Святая Русь - Князь Василько
Шрифт:
– Ги! Ги - и!
Всё стремительней бег легкого, подбористого коня, всё красивей и захватывающей смотрится молодая, цветущая княгиня.
Бояре, приехавшие вместе с князем к Сарскому городищу, диву дивятся: таких княгинь Ростов Великий еще не ведал.
– Ай, да Мария Михайловна!
– довольно говорит боярин и воевода Воислав Добрынич, сидящий на чубаром коне подле Василька.
– Я - то думал, что она токмо к книжному делу горазда, а тут еще и наездница отменная. Поздравляю, Василько Константиныч.
– Моей заслуги в том нет. Отца Михаила Всеволодовича надо благодарить.
– Славно скачет, - с похвалой заговорили «княжьи мужи».
А вот у Бориса Сутяги лицо было кислое. Чего радуются, ехидно думал он. Княгиня, будто басурманка, по степи скачет. Тьфу! Срам глядеть. Да когда это было, чтобы бабы в мужских портках на коней залезали. Глум на весь мир, а бояре рты раззявили. Эк нашли чему радоваться, княжьи лизоблюды. Была б его воля - кнутом бы Марию попотчевал, дабы святую Русь не поганила. Господи, накажи презорницу! Пусть с коня свалится да насмерть расшибется. Накажи!.. А князь-то, князь-то как сияет. Богохульник! Ну погоди, не долго уж тебе осталось древние устои поганить, совсем недолго.
Мария, завершив скачки, наметом подлетела к Васильку с боярами и властной, умелой рукой вздыбила коня. Тот тонко, пронзительно заржал, взбрыкнулся, норовя сбросить дерзкую наездницу, но не тут-то было: та же ловкая, искусная рука укротила коня.
Отвела душеньку Мария!
* * *
Василько встретил Владимира у проездных ворот крепости.
– Наконец-то!
– радостно воскликнул князь.
Братья спешились с коней, крепко обнялись и трехкратно облобызались. На Васильке - пушистая, соболья шапка с алым верхом и красное корзно, окаймленное золотою тесьмою, с запоной на правом плече в виде золотой головы барса; на Владимире - кунья шапка и синее корзно с вишневым подбоем, застегнутое красной пряжкой с золотыми отводами.
Князья вновь сели на коней. Набежавший ветер взвихрил легкие княжеские плащи, под коими завиднелись летние, шитые золотом, кафтаны. Оба - рослые, молодцеватые, нарядные. В сопровождении бояр и дружинников, князья неторопливо поехали к детинцу. Посадские люди сдергивали с голов колпаки и шапки, кланялись.
Владимир обратил внимание, что лица простолюдинов были приветливыми, а не смурыми и отчужденными, и это порадовало князя.
– Вижу, уважают тебя ростовцы, брате. Был как-то в Переяславле у дядюшки, так там народ злющий, едва за дреколье не хватается. Не любит он Ярослава.
– А за что его любить? Он ремесленный люд и смердов такими поборами обложил, что ни вздохнуть, ни охнуть. Того гляди, переяславцы вновь изгонят своего князя.
– А ты, как я слышал, трудников своих не обижаешь. Тягло, чу, посильное.
– Зачем слишком обременять, Владимир? Себе в убыток. Стоит трудника прижать, задавить пошлинами да оброками, - дань и в половину не соберешь, да и оружья на войско станет поступать меньше. Тягло должно быть посильным. Это, как хомут: и ослабить, и перетянуть нельзя. Всё должно быть в меру. Непомерное же тягло и ремесленника, и мужика подомнет. Тогда беда. Через силу и конь не везет. Ты это намотай на ус, Владимир. Покойный отец
Вместе с князем Владимиром вернулся в Ростов и боярин Неждан Корзун. Он ехал позади Василька, краем уха слушал разговор братьев, а мысли его, уже в который раз, возвращались к той памятной ночи, в кою он вызволил из оков ямщика Лазутку.
Когда он возвращался к своему шатру, на привале всё было тихо и спокойно. Возница и гридни спали мертвенным сном.
«Крепко же я всех споил», - усмехнулся Неждан. Сам же он спать не стал: надо было до конца выполнить задуманный план.
Летняя ночь коротка, и едва забрезжил рассвет, как боярин вышел из шатра и громко закричал:
– Буде спать! Буде спать, ядыжники!103
Но многие так и не шелохнулись, лишь возница высунул из-под телеги очумелую голову.
Тогда боярину пришлось взяться за плеточку.
– Поднимайтесь, поднимайтесь же, остолопы!
Плеточка подействовала. А боярин накинулся на гридней князя Владимира Углицкого:
– Так-то вы преступника стережете! Добро, вас разбойная ватага не прикончила. Ядыжники!
Гридни осовелыми и ошалевшими глазами смотрели то на опустевшую телегу, то на разгневанного Корзуна.
– Где ямщик?.. Какая ватага?
– наконец пришел в себя старшой из углицких гридней Филат.
– Крепки на сон, ядыжники! Бить бы вас нещадно!
– Да ты толком обскажи, боярин.
Боярин, унимая гнев, поведал:
– Проснулся я от звона цепей. Подумал, что это ямщик своими оковами гремит, и дале норовил заснуть. А вскоре услышал на дороге топот копыт и глухие голоса. Подумал, что-то неладное. Так и есть. Вышел из шатра, а ямщика как черти унесли. Уразумели? Седлайте коней - и за разбойной ватагой! Лихие, по топоту копыт, в сторону Углича подались.
Гридни поспешили к стреноженным коням, а Неждан сердито добавил:
– Поспешайте! Лихие могут и в лес свернуть. Тогда ищи - свищи.
Где-то через полчаса удрученные гридни вернулись на поляну.
– Да разве теперь сыщешь, боярин. Всего скорее в чащобах укрылись. Чего делать-то прикажешь?
– мрачно произнес Филат.
Неждан развел руками:
– Я вам приказывать не могу. Чай, знаете кому служите. Вот его и спрашивайте. Однако князю Владимиру замолвлю за вас словечко, дабы крепко не наказывал. Дернул же черт меня вас винцом угостить. Да кто ж ведал…
Неждан, и в самом деле, рассказал князю Владимиру о случившемся, и взял вину на себя:
– Наши гридни и твои гридни, князь Владимир Константиныч, всегда в дружбе, в боях бок обок идут. Встретились, обрадовались, добрым вином угостил. Уж так на Руси заведено… А ямщик был не токмо в железах, но и крепко к телеге привязан. Кто мог подумать, что на поляне разбойная ватага окажется. Уж ты бы своих послужильцев, князь, не слишком наказывал. Мой грех.
– Я учту твою просьбу, боярин. И всё же получат они у меня на орехи. Ямщик должен был предстать перед князем Васильком. Что теперь я ему скажу? Ночью гридни караул не выставили. Смешно!.. Кстати, каков из себя этот ямщик?