Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.
Шрифт:
Кто бо великъ яко Богъ нашь. то / единъ творя и чюдеса. положи / законъ. на проуготованіе исти/не и благдати. да въ немъ обы/кнеть человечьско естьство… въ единаго Бога веро/вати. да яко сосудъ скверненъ / человечество. помовенъ водою. / закономъ и обрeзаніемь при/иметь млеко благодeть и / крещіеніа. законъ бо прдтe/ча бе и слуга благодeти и / істине. истина же и благодать слуга будущему веку. жи/зни нетлен'неи (169а).
Лишь введя этот аспект «исторической» относительности закона и благодати [284] , автор намеренно суживает рамки таким образом, что актуальным становится противопоставление, как бы изъятое из всей перспективы, и отдается той «художественной» логике антитетизма, которая так характерна для СЗБ: «и что успе за/конъ. что ли благодать. прежде / законъ. ти по томь благодать. / прежде стень. ти потомь истина» (170а), — формулируется в этом первом в СЗБ приступе «художественного», определяющем значительную часть I.
284
Ср. далее:
Яко
а также цитату из Матфея V:17: «не пріидохъ / разорити закона но исполнить». Любопытно, что и позже за Моисеем сохраняется роль первообразца (ср.: «тещи во следъ тебе, ревнующе, обретше тя проводника, яко Моисеа новый сий Израиль изводящаго из работы немилосердья и от мрака скупости» — в «Речи» Моисея Выдубицкого).
Следующий непосредственно за этим переход к ипостасному уровню подключает известный эпизод из Книги Бытия, развертываемый в СЗБ как отражение истории взаимоотношений закона и благодати (ср. тот же ход «прежде — ти по томь», что и в предыдущей фразе):
образъ же закона / и благодeти. агарь и сар'ра. ра/ботнаа прeжде. ти потомь / свободная… И Богъ убо прeжде векъ. изволі и / умысли Сына своего въ миръ / послати. и темъ благодатe явитися… (170а).
— и после совета Сарры Аврааму войти к Агари (ср. Бытие XVI:2):
благодать же глагола къ Богу. / аще несть времене сънити / ми на землю. и спасти миръ. / съниде на гору синаи, и законъ / положи… (170б, с продолжением): … послуша же / и Богъ яже от благодате словесъ. и / съниде на синаи.
Параллельный ряд образов продолжает развертываться и далее:
роди же ага/рь раба, от авраама. раба ро/бичишть. и нарече аврамъ иIмя ему измаилъ. изнесе же // и моисеи от синаискыя горы / законъ. а не блгагодать, стень а не / истину… тогда убо отключи Богъ ложесна сар'рина. / и заченьши роди исаака свобо//дьнаа свободьнааго… и родися благодать. / истина а не законъ. сынъ а не / рабъ. і ако (отдоися отрочя / ісаакъ. и укрeпе. сътво/ри авраамъ гоститву вели/ку. егда отдоися ісаакъ сынъ / его. егда бе Христос на земли и еще / не усъ (?) благодать укрепила бя/аше. но дояшеся… егда же уже отдоися и укрeпe. и явися благодать | Божіа всемъ человекомъ… (170б–171б).
Основное противопоставление закона и благодати обрастает дублирующими их парами: не только Агарь и Сарра, работная и свободная, раб и сын, Измаил и Исаак, тень и истина, но и иудеи и христиане, оправдание и спасение, обрезание и крещение, луна и солнце, мрак и заря, ночной холод и солнечное тепло, сей мир и будущий век, земное и небесное, теснота и пространство, скупость и щедрость, страх и любовь, левое (кривое) и правое, Манассия и Ефрем, малый и великий, меньший и больший, ветхий и новый, старый и юный, одно место и вся земля, сокращаться и расплодиться, сушь и роса/дождь, сохнуть и наводняться, отходить и приближаться, ветхие мехи и новые люди и т. п. [285] Ср. лишь небольшую часть этой антитетической картины:
285
Ряд этих противопоставлений выступает и в последующих частях СЗБ (II–III). Впрочем, вводятся и некоторые новые: богатый — убогий, мужи — жены, ангел — человек, огонь — холод, день — ночь, восток — запад, здоровый — больной, воскресший — мертвый, прозревший — слепой, сила — уродство, ныне — присно и т. п. Однако значение этих противопоставлений в частях II и III резко падает по сравнению с частью I.
и креще/ніе благодатьное обидимо / бяаше от обрезанiа законь/нааго (172а); Отиде бо светъ // луны солнцю въсіавъшу. / тако и законъ. благодати. явль/шися. и студеньство нощь/ное погыбе. солнечьнеи тепло/те землю съгревши. и у/же не гърздится въ законe / человечество. но въ благодeти пространо ходитъ. иудеи бо / при свeшти закон'неи де/лааху свое оправданіе христі/яни же при благодетьнеиeмъ / солнци свое спасеніе жиждють. (173а); … да будеть су/ша на руне токмо. по всеиже // земли роса… законъ отиде — по всеи / же земли роса, по всеи же зе/мли вера простреся. дождь / благодeтныи оброси… (174б–175а); лепо бо бе благодати и істине / на новы люди въсіати. не въ/ливають бо по словеси Господню. вина новааго ученіа благодать/на. въ мехы вет'хы. обетъ/шавъши въ иудестве. / аще ли. то просядутся ме/си и вино пролеется. не мо/гъше бо закона стеня уде/ржати. но многажды идоло/мъ покланявшеся. како и/стин'ныа благодати удержать / ученiе… вера бо благодатьнаа по всей зе/мли простреся… и за/кон'ное езеро пресоше. еванге/льскыи же источникъ наво/дни вся (180а–180б) и т. п.
Объем подобных упражнений в антитетизме столь значителен (во всяком случае в первой половине I, т. е. 169а–174а), что весь указанный фрагмент распадается почти без остатка на два подтекста — закона и благодати, каждый из которых имеет свой особый локальный словарь и инвентарь поэтических образов. Ключевые слова (закон и особенно благодать) этой части СЗБ в концептуальном плане вместе с тем выступают как ядро, вокруг которого разворачивается образная структура. Одной из особенностей этой структуры является известная ее размытость, возникающая в результате многократного употребления метонимических ходов и связанных с ними семантических сдвигов, которые, накапливаясь и трансформируясь в образном поле текста, приводят иногда к довольно смелым и неожиданным образам. Ср. пример, обнаруживающий механизм рождения подобных образов:
і яко отдоися отрочя / icаакъ. и укрепе. сотво/ри авраамъ гоститву вели/ку. егда отдоися ісаакъ сынъ / его.
[–>] егда… еще не оус (?) благодать / укрепила бя/аше. но дояшееся… (171б),
т. е. образ вскормленной грудью благодати; ср. еще: «и законъ посемь яко вечeрьнеи
креще/ние благодатьное… от обрeзанiа законь/нааго (172а), чядя благодeтьнаа (172б), при благодeтьнеиeмъ / солнци, при свешти закон'нeи (173а), росы благодeть/ныа (174б), дождь | благодeтныи (175а), ученіа благодать/на (180а), вера бо благодатьнаа.., закон'ное езеро (1806). [286]
Наконец, следует помнить о том, что слова законъ и благодать не раз в СЗБ становятся объектами звукоизобразительных опытов (о них см. ниже) и через выделяемые общие звуковые элементы «намагничиваются» (хотя и частично и лишь в самом общем виде) в сторону некиих дополнительных смыслов.
286
Ср. также эти ключевые слова с Adj.: «свободь/наа благодеть» (172б), «и/стин'ныа благодати» (180а), «Христова благодать» (174а) и возможность пар с перевернутыми отношениями типа «истинная благодать — благодатная истина», «свободная благодать — благодатная свобода» и т. п.
Тема закона и благодати, энергично развиваемая в первой части I (168а–175а), резко сходит со сцены (правда, позже она возникает снова, но уже в ином контексте): ситуация в корне изменилась —
Иудеиство бо преста и законъ / отиде. жертвы непріатны. / кивотъ и скрижали, и / стило отъято бысть, по всеи / же земли роса, по всеи же зе/мли вера прострeся. дождь / благодeтныи оброси. купе/ль пакыпорожденіа. сыны своя / въ нетленіе облачить (175а).
В СЗБ различия между законом и благодатью описываются серией антитетических образов, и этот способ описания может ввести в заблуждение не слишком склонного к рефлексии или недостаточно глубокого или хотя бы просто бдительного читателя. Антитетизм, «практически» оправданный в применении к «среднему» уровню, потому что сама возможность противопоставления, т. е. стояние друг против друга, следовательно, в едином и общем пространстве, хотя и по разным сторонам его, будучи рассмотрен с высшей точки зрения, на уровне последней глубины, оказывается несостоятельным и по существу и как средство описания. На этой глубине никакого противопоставления нет и быть не может, как не может быть и единого общего пространства противопоставления. Это же полностью относится к отношению закона и благодати: последняя не противопоставлена закону, но она иное закона, и ее пространство тоже иное по сравнению с пространством закона. В пространстве благодати главное — бесконечность, некое не имеющее пределов движение, распространяющееся во все стороны; пространство закона, даже если оно велико, все–таки предельно, ограничено от и до — от начала (*na–ken-/d/lo) до конца (*коп–ъсъ): *кеп- /*коп- и есть обозначение двух пределов, их же не прейдеши, потому что они встают стеной на пути движения, ограничивают и замыкают его. Люди, жившие в царстве закона, находившиеся под законом, знали, что закон хорош, потому что он сдерживает, ограничивает беззаконье хаоса; находясь между хаосом и космосом, порядком, они выбирали последнее и не ведали, что есть нечто иное, совершенно новое, открытое лишь тому новому человеку, о котором говорится в Новом Завете.
Эта ситуация объясняет, почему Христос, далекий от нигилизма, ставит крест на законе: для его дела закон не нужен (уже отмечалось, что неправильно думать об апостоле Павле как «установителе» противоположности закона и благодати: он лишь сформулировал то, о чем и прямо и косвенно учил Христос). Христианский философ, наиболее глубоко изучивший проблему закона и благодати, пишет:
Христос утверждает, что законом спастись нельзя: праведность от закона, праведность «книжников и фарисеев» затворяет вход в Царство Божие (Мф. 23:13). А если бы можно было спастись законом, то Спаситель был бы не нужен! Наибольший праведник закона и пророков — Иоанн — меньше последнего в Царствии Божьем (Мф. 11:11 — 13). Посему горе законникам, налагающим на людей бремена нудобоносимые! (Лк. 11; 46). Здесь, следовательно, лежит порог абсолютного противопоставления: Царство Божие есть нечто совсем иное, качественно · иное и новое. В беседе с самарянкою дано самое глубокое и, быть может, самое радикальное противупоставление религий закона и иной религии «духа и истины». Религия закона разделяет людей на чистых и нечистых в силу соблюдения внешних норм, норм о времени и месте; норм, определяющих, где, как и когда и в каких формах поклоняться Богу. Но существует иное поклонение: поклонение Отцу в духе и истине; и оно прямо противополагается первому: «не на горе сей… и не в Иерусалиме».., а в духе и истине. Сама проблема религии закона со всеми ее спорами и контраверзами, разделяющими людей, прямо устраняется и снимается в силу ее недуховности. Это проблема неистинных поклонников и неистинной религии; не таких Отец ищет себе» (Вышеславцев 1994, 17, ср. также 16–51 — о трагедии закона, законе как осуждении и бессилии закона, с одной стороны, и — далее — о благодати в контексте свободы, бесконечного и абсолютного, с другой).