Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.
Шрифт:
ПРИГЛАСИЕ СВЯТОУМУ ЕВАНГЕЛИЮ [38]
38
Вариант — «Прогласъ…»
39
В русской редакции XVI в. после этого стиха следует еще один, который, однако, отсутствует в сербской редакции («Се сiе сбысть ся в седмыи векъ съ»; в реконструкции Nahtigal 1943:53: «Се ся събыстъ въ седмыи векъ сь») и считается интерполяцией (Vaillant 1956:13). Ср. показательное совпадение в «Слове похвальном Кириллу и Мефодию»: «еже ся и събыстъ въ седмыи векъ нашь…» и далее, хорошо известное специалистам, как и близкий фрагмент из «Жития Константина»: «И вьсе ся естъ събыло, еже сутъ пророци прорекли…» (Х:36).
40
Ср. пропущенный стих 53: Съ разумомъ / (своимъ глаголати), Nahtigal 1943; Vaillant 1956:16.
41
В реконструкции Нахтигаля этому стиху соответствуют два:
Мудрость (тому) / Христосъ глагол'етъ
И доушя вашя / (боукъвами) крепить.
Ср. также Vaillant 1956:18.
Не входя здесь в детали структуры стиха, существенно все–таки отметить, что подавляющее большинство строк в реконструкции убедительно свидетельствуют о двенадцатисложном размере с цезурой после 5–го слога (12 = 5+7); см. Jakobson 1954; 1963; 1985:193, 198–200. Независимо от правомерности сопоставления размера «Прогласа» с размерами других стихотворных текстов следует указать, что двенадцатисложник представлен и в «Азбучной молитве» Константина и в «Похвале царю Симеону» в Изборнике 1073 г. Ср. соответственно:
«Азъ словомь симь молюся Богу: Боже вьсея твари и зиждителю Видимыимъ и невидимыимъ! ……………………………………….. Къ крещению обратишяся въси, Людие твои нарещися хотяще…или:
Великыи въ цьсарихъ Симеон Въжделаниемь зело въжделавъ…Вместе с тем реконструированный текст «Прогласа» содержит ряд стихов с формулой (7 + 5), ср. 48, 52, 54–55, 62, 70, 77, 81–82, 85, 95, 96, 100–101 и 107. Ср.: «Къ Богу явл'ьше ся / яко храбъри» или: «Яко Хошту словесъ / пять издрешти», или «Неже тъму словесъ / неразуменъ» и т. п. Однако в целом ряде случаев этого рода можно думать о перестановке полустиший, позволяющей вернуться к формуле 5 + 7. Ср.: «Брати ся не могуште / без оружия» или «Подобьни будутъ / врага убити» и др. [42] Характерно, что примеры такого типа отмечены, как правило, во второй половине «Прогласа». Двенадцатисложная структура некоторых старославянских текстов (как, например, «Азбучной молитвы») соотносима с ямбическим двенадцатисложником дидактической поэзии в классической древнегреческой традиции и его продолжением в византийскую эпоху, в частности у Григория Назианзина, с тем же членением — 5 + 7 или 7 + 5 [43] . Интересно, что двенадцатисложник реконструируется, кажется, и для праславянского стиха (4 + 4 + 4 или 6 + 6), но, учитывая его тесную связь с праславянским десятисложником типа 5 + 5, можно, видимо, допустить возможность членения и двенадцатисложника на два полустишия в 5 и 7 слогов (например, в номологических высказываниях, сопоставимых с греческим паронимическим стихом). Задача будущего исследования установить, насколько близко могли оказаться друг к другу во времени, пространстве и историко–культурном контексте метрические схемы, заимствованные из византийской поэзии, и схемы, продолжающие праславянское наследие.
42
См. комментарии к некоторым из подобных стихов — Vaillant 1956.
43
Ср. также формулу 7+7 у того же Григория: , / и т. д. Заслуживает внимания тот факт, что в «Похвале Григорию», выдержанной в симметрично упорядоченных 16- и 17–сложниках, вычленяются семантически законченные последовательности, отвечающие формулам 5+7(+4) и 7+5(+5), ср., например: «припадающь / къ тебе любовию (/ и верою» или: «приими и буди ми / просветитель (/ и учитель!)»; «Бога прославлеютъ / и весь миръ (/ просвещаютъ)». Наряду с этим ср. 7+7(+3) и 5+5(+6). Если учесть, что все семь стихов «Похвалы» содержат одну из перечисленных формул, то можно говорить, видимо, о некоем «ядре», метрически соотносимом с указанными выше двенадцатисложниками в старославянских поэтических текстах.
Словесное заполнение 5–сложного полустишия чаще всего реализует одну из следующих грамматических конфигураций: Subst. Nom. & Vb. 3. Р. (элементарные предикативные конструкции: «Хрестъ грядетъ, светъ бо естъ, решя бо они, даръ бо естъ», ср.: «глуси слышатъ, къто можетъ» и т. п.), варианты, развивающие группу субъекта (ср.: «даръ Божии, даръ душамъ, честь и хвала, мъногь умъ» и т. п.) или предиката («глагол'емъ вы, слышите слово»), или объекта («[слышите] слово же кръмя»), причастия или соответствующие обороты («окоу видяшту, не сведушти, съказаюшти, вьсе тьлашти, обличаюштя, главу тьруште, плоти бежаште, не падаюште, радуюште ся, Богу поюште»), обороты с: яко, егда, еже, иже, елико («яко пророци, яко бе–света, яко камена, яко бо тьл'я, яко семена; егда словесе, егда своего, егда огнемъ; еже ковутъ, иже бо сихъ, елико убо, како Божие») и др.
Особенности распределения лексем и грамматических форм в первом полустишии требуют некоторого разъяснения. Прежде всего привлекает к себе внимание то обстоятельство, что первое полустишие очень неоднородно с точки зрения грамматической и семантической самостоятельности. С одной стороны, в первом полустишии встречаются практически законченные предложения или же их части, легко позволяющие достроить предложение до конца; лексически именно первое полустишие наиболее полнозначно: высшие ценности данной модели мира находят себе место здесь, а нередко и только здесь (ср.: «Богъ, Хрестъ, светъ, даръ, слово, мудрость, законъ, апостоли, душа, уста» и т. п.), при этом, как правило, в форме Nom., открывающей стих. С другой стороны, первое полустишие может характеризоваться максимальной незаконченностью грамматических конструкций и неполнотой, так сказать периферийностью, второстепенностью реализуемых в нем смыслов. Это различие между типами первого полустишия объясняется структурой всего стиха (или — более узко — структурой второго полустишия). Полустишие первого рода появляется чаще всего тогда, когда им начинается все предложение или, по крайней мере, какая–то четко вычленяемая и относительно самостоятельная часть предложения (нередко повторенная в соседних стихах). Полустишие второго рода обычно в тех случаях, когда в предыдущем стихе фраза не окончена, и ее конец переносится в следующий стих (другой вариант — когда первое полустишие начинается предложением сложноподчиненного типа, которое не укладывается в один стих) [44] . Другая важная особенность первого полустишия (прежде всего первого типа), объясняемая старым индоевропейским правилом распределения энклитик во фразе, состоит в том, что именно здесь сосредоточиваются частицы всякого рода, занимая второе место в стихе («светъ бо, решя бо, Бога же, того же, даръ бо, елико убо, радуете ся, слышите убо, слово же, тако и, кыи бо, ноздри же, уста бо, паче же, явл'яетъ ся, се же, се бо, человекъ бо, яко бо, ину же, иде бо, нази бо, брати ся, брати же ся, апостоли же, иже бо, радуюште ся»). Помимо того, что эти энклитики с известной достоверностью позволяют судить о начале фразы и о ее связях с теми или иными элементами предыдущей фразы, они, видимо, используются и в чисто метрических целях, заполняя место в схеме стиха (подобно тому как это делается в фольклорных стихотворных текстах, которые в ряде случаев прибегают к формулам, расширяемым или сокращаемым — в зависимости от требований метрической схемы — прежде всего за счет энклитик [или перестановки слов и т. п.]) [45] . Структура и функция первого полустишия в известной степени предопределяют особенности второго полустишия. Принципиальная формула этой связи такова: первое полустишие первого типа (сильное) имплицирует такое второе полустишие, которое в грамматическом и смысловом отношениях является зависимым от первого полустишия; и наоборот — первое полустишие второго типа (слабое) предполагает более полнозначное в грамматическом и смысловом отношениях второе полустишие в том же стихе или в предыдущем [46] . Ср., с одной стороны, «Светъ бо естъ / вьсему миру сему», а с другой, — «Того же дел'я / слышите, Словене си» или: «Греховьную / тъму отъгънати», или: «…радость не будетъ // Оку видяшту» и т. п. Из сказанного, в частности, вытекает, что концентрации ключевых имен существительных в первых полустишиях отвечает такая же концентрация глаголов во вторых полустишиях, чаще всего в самом конце стиха (=предложения) что также объясняется особенностями положения глагола в индоевропейской фразе. И если ключевые имена существительные открывают первое полустишие (и, следовательно, весь стих) и образуют, так сказать, локальный словарь, построенный по изоколонному принципу, то глаголы замыкают второе полустишие (и, следовательно, весь стих) и образуют свой «глагольный» локальный словарь, реализующий тот же изоколонный принцип. Ключевые имена существительные являются концептуально–оценочным фокусом всего текста и отражаемого им вероучения («надъязыковая "рифма"»), высвечивая тем самым наиболее сокровенные и богатые содержанием смыслы и место (первое слово стиха), их реализующее. Этим объясняется сугубая отмеченность первой позиции в стихе, лишь отчасти уравновешиваемой последней в стихе глагольной позицией [47] . Хотя в «Прогласе» сплошные последовательности конечных глагольных форм, соответствующих одному и тому же сочетанию граммем, не часты (ср. 17–19: «…отъгънати // … отъложити // … приобрести //», которые могут расцениваться как некая «предрифма» или во всяком случае как грамматическая рифма), само количество глаголов, завершающих стих, очень велико (31 verbum finitum, полтора десятка причастий). Если учесть, что репертуар этих конечных глагольных форм весьма ограничен, то само их распределение в конце стиха исподволь приучает к понятию рифмы, которая, однако, связывает стихи, отстоящие друг от друга на расстояние значительно большее, чем это допустимо обычно. Так образуются цепи, прошивающие весь текст: достоитъ — отълучитъ — настоитъ — слышитъ; отъложити — убити — л'юбите — слышите — прилежите; отогьнати — познати — богати (ся); приимутъ — разумеютъ — чуютъ — разумеютъ; опадаетъ — будетъ — умееть; издрешти — решти — приобрести; приде — рече; горушта — явл'яюшта — имуште — милуюшту — глагол'юште — глагол'юште — ухаюштя; съмысляште — гнояшти — гласяштя — стояште; тьліга — кажя, не считая одиночных форм в конце стиха (иматъ, естъ, прозьрятъ, приставл'ю, приимете, разумеваяи, данъ) [48] .
44
Ср. начало: «Яко пророци / прорекли сутъ прежде, // Хрестъ грядетъ…».
45
Решение метрического задания в первом полустишии позволяло перейти к более легкой (видимо) задаче метрического упорядочения во втором семисложнике, где часто сосредоточивались глагольные формы: …И глагольных окончаний колокол / Мне вдали указывает путь. Излюбленность семисложника, как и семистишия как особой поэтической формы (ср., в частности, опыт самого Григория Назианзина, а также, видимо, и Константина Философа), дает основание для предположения о стандартных типах иерархизации семиэлементных структур — в поэзии и вне ее (ср. особую роль числа семь в архаичных моделях мира и в характеристике структуры человеческой памяти).
46
Некоторые исключения объясняются включением в стих фрагментов из других, в принципе нестихотворных текстов (при этом существенно, что цитата не может быть прервана в любом месте). Ср.: «Реша бо они / слепии прозьрятъ».
47
Весьма существенно, что эти конечные глаголы, как правило, не связаны (или связаны лишь косвенно) с ключевыми именами существительными. Характерные примеры: «Даръ душамъ / николи же тьлея» или: «И мира сего / тьл'ея отъложити» и т. п.
48
Конечные глаголы чаще всего имеют перед собой Асс. («тьму отогънати, тьл'ю отъложити» [где «тьму» и «тьл'ю» также вступают в связь по смыслу и звучанию], «житие приобрести, Бога познати» и т. п.) или имя в другом падеже, зависящем от глагола («Бога не бояти ся, брашьна не иматъ, умомъ прилежите» и т. п.).
1. Subst. Nom……..
1 ……… Vb. fin. — infin.
или асимметричным: «И мира сего / тьл'ю отъложити», где «отъложити» связано не с «мира сего», а с «тьл'ю».
В связи со сказанным еще раз следует обратиться к роли начала стиха в том случае, когда оно является «сильным». Выделенность начальной позиции проявляется, в частности, в том, что именно здесь появляются слова, реализующие апеллятивную функцию (повелительное наклонение и звательная форма) [49] . В «Прогласе» особенно выразительна игра императивных форм — тем более что ее начало совпадает с введением главной темы — «слово у словенъ». Двукратно повторенное слышит повелительно направляет читателя к этой основной теме, как бы продвигая его по горизонтали слева направо и по вертикали сверху вниз. Звукоподобные комплексы обозначают эти два пути:
49
Ср.: «О Григоре, теломь / чловече, а душею / анђеле!» в начале «Похвалы Григорию Богослову» или: «Великый въ цьсарихъ Симеон…» — в начале «Похвалы царю Симеону». Впрочем, известны и инвертированные примеры, ср.: «Слави отбегнув, славу обрете, Саво» или: «Саве слову последовав, Симеоне…» в «Славословиях» Силуана Савве и Симеону (см. Якобсон 1975:76) и др.
Этой схеме непосредственно предшествует (22) вводное «вънемете ны»; ср. далее: «да глагол'емъ» (66), «да въздрастетъ» (72) и более сложные случаи: «да и вьсе братии / разумеютъ» (54), «да не имуште / умъ неразуменъ…» (47). Императив «слышите» вводит и другую важную тему «Прогласа» — «даръ Божии», которым, как следует из дальнейшего, и оказывается «слово». Как ключевое слово «даръ» открывает стих, трижды повторяется в этой позиции (10–12), как и «слово» (25–27), перекликаясь, как и «слово», с другими словами и по горизонтали и по вертикали:
50
Соотнесение «слышите» и «слово» не вызывает сомнения (ср. «услышати… словеса», «Житие Константина», XV) ни в сравнительно–историческом, ни в синхронном плане, ср.: *slou-: *sl"u-, подобно «плову — плыти» и т. д. Конструкция, состоящая из однокоренных слов (или, по крайней мере, близких друг другу в звуковом отношении) и содержащая призыв слушать нечто воспринимаемое слухом (слово, славу, молву и т. п.) к тем, кто связан с этим последним (со словом или славой), т. е. тип «слышите убо, / народи словеньсти. / слышите слово…», обнаруживает архаичные индоевропейские истоки. Ср. ведийск. srudhi, sruta sraddhiv^am… "слушай, славный, достойное веры…!" (Ригведа Х:125, 4, в ключевом срединном месте гимна к богине Речи, Слова — Вач) или реконструкции типа др. — греч. , "слушай, славный, молву (славу)". — Вообще Слово — это то, что может и должно быть услышано, предназначено к услышанию, т. е. то, что предполагает не только Я, субъект речи, автора Слова, но другого (Ты) и, как правило, завершенность коммуникации в слове, иначе говоря диалог, который имел место, — в отличие от сказать (говорить), не требующего непременного участия воспринимающего сказанное другим и, следовательно, диалога (ср. глас вопиющего в пустыне, повисающий в одиночестве невоспринятости) и — в случае сказать — апеллирующего к феноменальному (зрение — показ: с–казать, но ис–чезать). В связи с проблемой другого см. идеи Бубера, Гейдеггера, Марселя, Эбнера, Мейера, Бахтина и др. — Фундаментальное различие двух классов древнеиндийских текстов (sruti, т. е. то, что предполагает живой акт слышания и передается «на слух», и smrti, т. е. то, что ориентировано на передачу «по памяти»), ср. sr"u — "слышать": sruti-: sravas — "слава", находит в трансформированном виде отклик и в праславянской традиции, но главное для нее — первенство и всесилие живого (произнесенного и услышанного) Слова, исполненного высокого смысла, см. *slysati (*slusati): *slutьje / *slytьje (ц.–сл. слутие, слытие: sruti): *slava: *slovo и индоевропейскую перспективу всего этого ряда.
Можно было бы привести и многие другие примеры из «Прогласа» и других древнеславянских стихотворных текстов, когда именно первое слово определяет смысловое и/или звукоизобразительное поле всего стиха (или даже нескольких) [52] . Эта отмеченность первого места, конечно, входит в тот же ряд, что и отмеченность первого элемента, предполагаемая аллитерацией, имеющей архаичные истоки, принципом акростиха, столь излюбленным в древнеславянской поэзии практикой вынесения имени в начало текста [53] . Сюда же, видимо следует отнести и такое построение некоторых древнеславянских поэтических текстов, когда чтение по вертикали первых слов каждого стиха образует не только осмысленный текст, но и такой текст, смысл которого вторит смыслу всего текста в целом. Так, «Похвала Григорию», прочитанная в соответствии с этим принципом, дает: «О Григоре, — ты бо — уста — Бога — правыя веры — припадающь — приими и буди ми просветитель и учитель!» Собственно говоря, и в «Прогласе» и сама тема его и ее основные лейтмотивы выявляются при анализе первых полустиший (сильных) или даже первых слов стиха. Можно сделать и еще одно наблюдение: в «Прогласе» лейтмотивы и общая тема не только связаны с реализацией на первых местах, но и предполагают, как правило, отмеченность их звуковой формы. Хотя специально этот вопрос здесь не анализируется, но выше, в связи с «даръ» и «слышите слово», уже приводились наиболее очевидные примеры звуковой организации стиха. Стоит указать лишь некоторые из других примеров. Пятикратное р (трижды предшествуемое п) первого стиха не только сразу задает звуковую тему в ее мажорном варианте (ср. 49: «Яко медьна / звона гласъ слышите»), но и предопределяет исходную ситуацию, описываемую во втором стихе (с той же темой р, предшествуемого смычными):
51
К «Божии» ср. в предыдущем стихе «бо, отъ Бога». Сходный принцип введения встречается и в других местах, ср.
Не съведушти / ни закона БожияЗакона иже……..Закона раи / Божии явл'яюшта (32–34).52
Характерная для «Прогласа» звуковая увязка первого и последнего слова в стихе (Слышите… Словеньсти или Даръ… данъ и т. п.) находит убедительные параллели и в других текстах; более того, этот принцип иногда расширяется до рамок всего стихотворения, связывая его первое и последнее слово. Ср. основные звенья такой сети в «Славословии» Савве (см. Якобсон 1975):
Слави / … / славу / … / Саво … / … / слава / яви се / … … / светлость / вери / светлость / … … / … / светило / яви се / всему … / висота / сана / висоту / сврьже … / … / … / … / … Слова / слави / Саве / сплете / Силуанили в «Славословии» Симеону:
Саве слову последовав СимеонеСлаву слова наследова светло…Миродрьжство ……… славне,Мироточство вишеславно прие славно.53
Ср. гимн Агни, открывающий Ригведу (1:1): Agnim ilе purohitam… и т. п.
Третий стих, разъясняющий тему второго, содержит архаичную формулу «весь миръ», известную и по другим древним текстам (ср. «Похвалу Григорию»), По контрасту с первыми двумя стихами в третьем тема р отступает, зато обыгрываются все другие согласные этой формулы: «Светъ бо естъ / вьсему миру сему». Звуковая тема с через несколько звеньев («слепии, глуси, слышятъ, слово») приводит к лейтмотиву «Слышите, Словене, си», разворачивающемуся несколько позже. Другой пример сгущения звуковых тем (п—д—б, осложненные менее яркими мотивами), задаваемых консонантным каркасом начального слова, развертывается в стихах 99 (п—б—д, п—д—б, пр—бр—вр—пл и т. п.):
54
Обыгрывание того же звукового комплекса вообще свойственно Константину–Кириллу. Ср. в «Похвале Григорию»: «Бога прославлеютъ и весь миръ просвещаютъ // правыя веры казаниемъ… // припадающь… // приими и буди ми просветитель…» Интересно, что мотив первого стиха «Прогласа» прямо соотносится с вопросом, заданным Константином иудеям: «Не съврьшила ли ся сутъ вьсехъ пророкъ проречение еве реченае о Хрьсте» («Житие Константина» Х:58), ср. Х:36: «И вьсе ся есть събыло, еже сутъ пророци прорекли».
Заслуживают внимания и сходные звуковые комплексы, образующие внутреннюю рифму (или ее подобие). Ср.: «Вьсе тьлашти, / паче гноя гнояшти» (60), в сочетании с figura etymologica «гноя гнояшти» и предшествующим «тьл'я / плотехъ» (59); «Богу поюштe / чловекы милуюшту» (106, с противопоставлением Бог — человеки); «Победу приносяште / … // Плъти бежяште / … // … // Не падаюште / … // Стояште…» (96–101); «Слово же кромя / … // Слово же крепя / … // Слово готовя / …» (25–27) и др. Не говоря здесь о более частных случаях [55] , стоит указать на особую отмеченность последнего стиха: «Въ векы векъ / от вьсея твари. // Аминь» [56] , где стандартная формула (ср. в одном из тропарей Григория Назианзина: . ') расширяется таким образом, чтобы продлить звуковую тему самой формулы.
55
Ср., например: «Отъ жития / скотьска и похоти» (46); «Да не имуште / умъ не разуменъ» (47); «Хотяште расти / Божиемь растомъ» (67); «Иде бо веры / сеяли есть правы // Яко семена / падаюшта на н'иве» (68–69); «Дъжда Божии, / букъвъ требуюшта» (71); «Невегласы я / съмысльне гласяшта» (75); «Мъногь умъ / въ мале речи…» (79); «Стояште о десную / Божия стола» (101); «Присно славяште / премилостивааго» (104) и т. п.
56
Ср.: «вься тварь: весь миръ».