Сын детей тропы
Шрифт:
— Не трожь нашу мать! Она первая его отговаривала. Знала, что с его простодушием встрянет в беду...
— А он и встрял! — с горячностью воскликнул второй страж, который, теперь стало ясно, приходился братом первому.
— Вот...
— Молчи, Йерн!
— Телега это наша! И рогачи наши, я что, не узнаю? Вот и Йон подтвердит!
Возница только зашипел, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.
— И полотно это!..
— Йерн! — не выдержал, крикнул возница. Дёрнулся
— Продолжай, — ласково сказал храмовник. — И полотно то самое, которое ваш брат вёз продавать?
— А... Да говорил же, не видели мы, с чем он там поехал. Но если телега с рогачами наша, так и полотно, должно быть, его! Видно же, хорошее, дорогое, со Сьёрлига. Не оказалось бы оно здесь просто так!
— Со Сьёрлига! — прошептал Нат, и спина его затряслась. — Вот дурень!
Послышались шаги. Старый храмовник подошёл ближе.
— Так вы узнали рогачей и телегу. Что же молчали?
— Да чтоб матери никто не сказал прежде нас! — угрюмо ответил возница. — Сами скажем. А этих всё равно вздёрнут. И там, на телеге, тело... Мы после заберём.
Храмовник посмотрел, откинув край полотна. Неясно, много ли разглядел, но главное, не заметил, что верёвки уже не так крепко держат Ната.
— Значит, Двуликий его наказал! Вот и ещё одно подтверждение, что этот глупый выбор не был угоден богам. Что там с бревном? Нам некогда возиться! Видите вы, боги разгневаны, и нам предстоит усмирять их гнев, пока не поймём, что довольно...
— Пока ты не накинешь петлю на шею каждому в этом городе, старый безумец? — с насмешкой спросил Клур.
— Может, им хватит и тебя одного! — с гневом воскликнул храмовник. — Вон как они заплакали кровью, когда ты вошёл в город. Это я ещё припомнил не все твои деяния! Знайте, кто ещё не знает: он снюхался с выродками, противными богам, и, говорят, взял себе женщину из их племени! А убийцу Свартина упустил, когда тот стоял на помосте посреди города. Ты уже тогда был слеп, Чёрный Коготь, или боги наказали тебя позже?
— Оправдываться не стану, — ответил Клур. — Прошу об одном: дайте мне слово напоследок. Я не займу много времени.
— Если надеешься разжалобить нас, — сказал храмовник, — то зря. Каждому ясно, что ты виновен, и зло мы совершим, позволив тебе уйти! Идём, осталось недолго.
Телега снова тронулась. Дома расступались, уходя за её края, и лежащим были видны уже только макушки крыш с тёмными трубами, из которых не шёл дым, и багровое небо над ними.
— Хватит, — прошептал Нат. — Я выберусь. Теперь тебя...
— Не успеешь. Не нужно. Только скажи... ты провёл эту ночь с Хельдиг, я видел.
Нат затих ненадолго, а после что-то пробормотал под нос. Можно было разобрать
— Мы за телегой приглядывали, — произнёс он уже отчётливее. — Кто пойло там искать пытался, кто думал спать завалиться, да и просто нос совали, с пьяных что возьмёшь. Вот она и просила помочь. А тебе отдохнуть нужно было, да и тётушка там моя. Кому приглядывать, как не мне...
Тут он дёрнулся, пытаясь вскинуть руки, и застонал. Хорошо, что придавил концы верёвки спиной, и она не пустила, стражи ничего не поняли.
— Страшно, а? — спросил возница со злым торжеством, цедя слова сквозь зубы. — Скоро для вас всё кончится, убийцы!
— Ох, что за место поганое... Вы упокоище здесь устроили, что ли?
— Для таких, как ты! Только не будет вам покоя: так и станете бродить с петлями на шеях, до ушей богов не доберётесь, никогда не допроситесь их милости!
— А вот и не угадал.
Нату как будто стало трудно говорить. Он дышал тяжело, и слова выходили с болью, но он, торопясь, выталкивал их из себя.
— Я тебе скажу, как будет: Чёрный Коготь отвлечёт людей, а ты поможешь нам уйти... Первое, Йокеля мы не убивали, а он сам нам телегу дал. Второе, на телеге не он, а тётушка моя и сын леса.
— Что брешешь! Я смотрел...
— Так присмотрись получше! Ещё брат называется... У Йокеля волосы тёмные, а у этого светлые, во, ещё должны были где-то остаться... Ну, чего застыл, смотри!
Только сейчас Шогол-Ву осознал, что телега уже стоит. Доносился шум людских голосов: что-то готовилось, но их пока не трогали. Слышался далёкий плач.
Страж дёрнул полотно. Запятнанный отодвинулся, как мог, и всё равно мёртвое лицо оказалось слишком близко. Оно глядело в небо пустыми глазницами, скаля зубы, глотало кровавый дождь чёрным ртом, разорванным в последнем крике.
Чужие руки, даром что в перчатках, медлили касаться плоти, тронутой огнём и тлением. Приподняли брезгливо, повернули. Раздался хруст.
— Ох, Йон, смотри... Не он это, не может быть он.
И страж поспешил утереться о полотно, а накрыть мертвеца и не подумал.
— А я говорил, не он, — отворачиваясь к борту, сказал Нат, и добавил сквозь зубы:
— В куртке моей карман, внутри, слева... Там вещица Йокеля, возьми. Просил родным передать, я уж думал, недосуг разыскивать будет, да Трёхрукий опять удружил... В Плоских Холмах он, решил не возвращаться, насмешек ваших боялся — одно, может, верное решение и принял... Мы ему жизнь спасли, он нам телегу...
— Йон, смотри, всё правда!
— Во, так что выпутывайте нас... — прохрипел Нат. На лбу его выступила испарина, смешалась с алыми каплями дождя.