Сын детей тропы
Шрифт:
Клур дёрнулся, разбрасывая стражей, но забыл о верёвке, наброшенной на шею. Она не причинила вреда, но удержала, и пока пытался снять, его схватили опять.
— Я запомню каждого, кто коснётся её хоть пальцем! — прорычал он. — Каждого, и каждый мне ответит! Сделайте, как я сказал: повесьте меня, и пусть боги дадут знак!
— Почему тебя, а не её? — с подозрением спросил старик. — Что за хитрость ты прячешь в рукаве, Чёрный Коготь? Пусть умрёт она, а боги, если им так угодно, её вернут — я приму этот знак. Я сказал!
Верёвку перебросили,
Нептица зашипела, и стражи выставили цепы, отгоняя её. Она кружила медленно, но подойти не могла. Пёс рычал, держась в стороне.
— Ашша, не стой! — закричал Клур. — Сражайся, ты можешь! Беги!
Она лишь вскинула голову, посмотрела на него и больше не отводила взгляд.
Братья Йокеля давно уже забыли о пленниках, и те могли уйти у них из-под носа. Могли бы, только Нат стонал, не в силах подняться. Ни оставить его, ни далеко сбежать со связанными руками Шогол-Ву не мог.
Упав на колени, он пытался дозваться, но Нат будто не слышал.
Кто-то ещё бросился из толпы к храму. Схватив одну из фигурок, забытых каменотёсами, метнул — и страж охнул, хватаясь за голову. Кровь просочилась между пальцев, потекла.
То была дочь леса.
— Ждёшь, что тебя убьют, как зверя! — закричала она охотнице. — Божье место? Это люди так решили, не боги, так какое же оно божье! Сами люди не боятся его осквернить, так чего ты боишься? Дерись!
В это же время одно из тел, болтавшихся в петле, сорвалось, с грохотом ударилось о помост и, соскользнув с края, упало на мостовую, изогнувшись неловко. Стражи, державшие Клура, на миг отвлеклись, и он, стряхнув их руки и освободившись от верёвки, спрыгнул вниз.
Ещё одно тело покачнулось, раскручиваясь. Перед тем — уже было слышно — просвистела стрела. Мелькнула вторая, и мертвец упал на промокшие доски.
Толпа завизжала, заголосила. Храмовник у края площади обернулся, сделал шаг и упал как подкошенный. Мимо него прошёл, покачиваясь на чёрных тонких ногах, старик в обгорелом тряпье, что-то прижимая к груди.
Анги Глас Богов, раскрыв глаза и рот, завертелся оторопело. Наткнувшись взглядом на стражей, махнул им руками, сам не понимая, какой знак хотел подать. Не поняли и они.
Кто-то из горожан бросился прочь, но стражи выставили цепы, не пуская.
Люди закричали, и крик этот слился с гулом и грохотом наверху, на холме. А через площадь всё брёл, покачиваясь — казалось, вот-вот упадёт, но не падал, — старик в сожжённых огнём одеждах, и губы его шевелились.
Наверху отгремело. На один краткий миг звуки смолкли, и стало слышно, как старик сипит, воздевая ношу, лёгкую даже для его сухих рук:
— Анги, за что?.. За что?..
— Да, Анги, за что? — прохрипела, поднимаясь, женщина с верёвкой на шее. Она тянула её, дёргала, пытаясь снять, а сама не сводила с храмовника горящих ненавистью глаз.
Йон достал нож, едва не выронив. Торопясь, дрожащими руками разрезал путы, освобождая пленника. Затряс головой, хотел что-то
Шогол-Ву разорвал последние волокна, стряхнул верёвку и дёрнул Ната с земли. Забросив его руку себе на плечо, потащил к телеге.
Йерн вцепился в локоть Ната с другой стороны, но помогал или пытался удержаться сам, трудно было понять.
Ашшу-Ри не собирались отпускать по-доброму, и Клур пытался к ней пробиться. Защищаясь, вскинул руку, и цеп ударил, опрокидывая его.
— Стражи Ока! — вскричал Анги. — Защитите меня!
Он попятился и сел, почти упал на ступени, ослабевшие ноги не удержали.
— А заслужил ли ты? — хрипло спросила, подбираясь к нему, женщина, повешенная последней. — Теперь я слышу богов. Теперь я знаю, что им не было дела до тех моих слов, а ты — трус и лжец, трус и лжец! Что ты знал о богах? Ничего, ничего! Думал накормить их нашими смертями, чтобы не тронули тебя, и накормил досыта, аж лезет наружу! Так получай, что заслужил!
И она, вытянув руки, вцепилась ему в горло. Сжала, тряся. Он сучил ногами, упирался ладонями в плечи, пытаясь оттолкнуть, но тщетно.
Видно, решив, что этого мало, она наклонилась и вгрызлась зубами, рыча как зверь. Старик застонал, и голос его затерялся среди других криков и стонов, тщетных попыток дозваться до богов, лязга цепов и топота бегущих.
Шогол-Ву бросил Ната на телегу и поднял взгляд.
Мёртвые встали и бросались в неистовой злобе на стражей, на храмовников и горожан. Люди метались по площади, не понимая, куда бежать, где укрыться. Рогачи, испуганные, кричали, били копытами, и Йон тщетно пытался их усмирить. Только серые каменные боги стояли недвижно, ничего не боясь, никому не спеша на помощь.
Нат потянул за плечо, толкнул в грудь. Он что-то хрипел. Шогол-Ву склонился к лицу, искажённому мукой.
— Возьми! — потребовал Нат и дёрнул за рукав, отыскивая ладонь. — Возьми, я отдаю добровольно, слышишь? Останови это...
Шогол-Ву увидел камень в его пальцах и отшатнулся.
— Я не возьму! Справимся и так. Ты, подгони телегу к храму!
Йон послушался. Кое-как он совладал с рогачами, подвёл их, пляшущих, ближе к навесу. Те по пути сшибали рогами живых и мёртвых, но и мёртвые, и живые будто не замечали — поднимались и бежали дальше, вопя.
Клур сумел встать и теперь, стиснув зубы, вырывал у противника цеп. Действовал одной рукой, то и дело кидая быстрые взгляды через плечо.
Там Ашша-Ри сцепилась со стражем. Эти двое почти не двигались и, казалось, стоят обнявшись. Но присмотревшись, можно было разглядеть, как напряжены их лица, как то и дело они уступают друг другу — шаг, полшага — и, оскалившись, наваливаются опять. Нож, зажатый в руке стража, дрожал, клонясь то в сторону, то к шее охотницы.
У края навеса нептица шипела и била крыльями, вся измазанная в алом — не понять, кровь это или угодила в льющийся с крыши поток, — а человек с оком на груди толкал её в грудь цепом и дёргал ногой, на которой висел пёс.