Сын Эльпиды, или Критский бык. Книга 1
Шрифт:
Однако Никострат не ответил мне напрямую: он ответил матери на ее немую мольбу.
– Если он вырос, пусть поступает, как ему заблагорассудится.
И опять в лице отца я прочел больше, чем он хотел бы показать. Но я поклонился им обоим со сдержанным достоинством и, не тратя более слов, повернулся и вышел из комнаты.
Позже мама пришла ко мне, и мы пошептались – обсудили, когда мне лучше отплыть. В любом случае, следовало дождаться тепла. Я решил, что отправлюсь в конце весны.
Я начал мечтать об этом, как все путешественники, – томясь счастливыми предчувствиями, которые далеко
Вполне возможно, что он уже женился или нашел себе невесту. Я знал, что египтяне ценят семейные узы гораздо более, чем греки. Но, так или иначе, эта новая встреча должна была много принести нам обоим.
И вот, наконец, настал день прощания – с родными… и с детством. Я настоял, чтобы меня не провожали до причала: боялся расчувствоваться в неподходящее время.
Во дворе нашего дома, у фонтана и старой гермы, я обнял и поцеловал мать и сестер, полюбовавшись ими. Гармония уже стала красавицей, а сероглазая тихоня Пандиона обещала ею стать. Корина тоже обняла меня и благословила.
Отцу я только поклонился; и он кивнул мне в ответ. Этого между нами было достаточно.
Я вскинул на плечи тяжелую котомку; поправил пояс, набитый деньгами. Посох у меня был новый, тоже из бука – но гораздо тяжелее прежнего. Внутри резного набалдашника в виде совы был устроен добавочный тайник для денег: так придумала Эльпида.
Отец на прощанье вручил мне трехгранный кинжал – без украшений, в скромных черных кожаных ножнах, зато целиком из железа. Разумеется, меча мне не полагалось; но такому подарку я очень обрадовался. Я сумел бы пустить его в ход – и Никострат тоже это знал.
Наконец я надел болтавшуюся у меня на спине большую соломенную шляпу от солнца – как все эллинские путешественники: это помогло мне собраться с духом. Я кивнул всем и, покинув перистиль, вышел через коридор на улицу.
Сбежав по ступенькам, я в последний раз приостановился и обернулся на красные колонны нашего портика.
А потом, сморгнув слезы, пустился в путь. Шагая по улицам Линда, мысленно я уже был далеко впереди: я опять, как мальчишка, предвкушал новые встречи и приключения. Однако я и вообразить не мог, какие встречи это путешествие принесет мне.
Глава 9
Я купил себе место в трюме критского корабля – договорившись с триерархом-минойцем заранее, я получил особую деревянную бирку. Теперь я поднялся по мосткам и расплатился с капитаном, которого звали Талассий: невысокий, очень смуглый и живой, как ящерица, он заулыбался, оглядывая мальчика с посохом и в шляпе. Я, будучи дорийцем по отцу и по матери 8 , уже почти сравнялся ростом с этим критянином.
8
Коринфяне были дорийцами, как и спартанцы: отсюда во многом их историческая близость.
– Далеко
– Далеко. Но сначала сделаю остановку у вас на Крите, – хмуро ответил я.
– Ну, тебе в любом случае придется ее сделать, – рассмеялся триерарх, приглядываясь ко мне еще внимательнее. Многие путники брали с собой посохи; но этот остроглазый Талассий, конечно, заметил мою хромоту.
Мать предупреждала меня, что критяне болтливы и, на первый взгляд, легкомысленны – однако при этом большие плуты. Так что я всем своим видом показал, что не желаю продолжать разговор: я отошел на нос судна и, скинув свою котомку и плащ, постелил себе у борта, подальше от гребцов. Усевшись на сложенный плащ, я придвинул свои вещи поближе к себе и, положив палку в ногах, воинственно огляделся.
Однако триерарх уже давно забыл о моем существовании: он покрикивал на матросов, ставивших паруса, и торопил других, заканчивавших погрузку. Наконец корабль снялся с якоря… и вот тогда я вскочил на ноги, жадно впиваясь глазами в очертания берега. Я мог никогда больше его не увидеть!
Древний храм Афины Линдии на акрополе поблескивал белым мрамором и позолотой; розы, давшие имя острову, усыпали холмы… а вон там, за гребнем, осталась оливковая роща, которая временно принадлежала нашему семейству…
Полоска синей воды между мною и берегом все ширилась: я внезапно вспомнил, что нужно принести жертву морскому хозяину, дабы снискать его милость. Но триерарх Талассий уже сделал это за нас всех!
Мысль о критянине, в чьих руках теперь находилась моя судьба, одновременно разозлила меня и придала мне бодрости. Я плюхнулся обратно на горячий палубный настил; потом пошарил в своей котомке и вытащил фляжку с хиосским вином. Мать дала его мне с собой, хотя по возрасту мне полагалось пить только сильно разбавленное, и то – по праздникам.
Но у меня был торжественный день! Сделав пару глотков крепкого сладкого нектара, я немного плеснул за борт – совершил возлияние Посейдону. Потом я убрал все назад и снова затянул завязки сумки.
Я хорошо помнил, что воду нужно беречь, и вино – тоже: может понадобиться для ран. На случай ранения или болезни мама положила мне еще и мешочек с травами и дорогую хиосскую мастику: превосходное лекарство, как наружное, так и внутреннее.
Скоро берег пропал из виду, и я ощутил невольный страх: теперь я остался один на один с этой бескрайней стихией.
Я сжал в кулаке золотого бычка, и это укрепило мой дух. Критский бык спасал меня уже не раз: и теперь приведет домой. Теперь я твердо в это верил!
Устроившись поудобнее на разостланном плаще, я оглядел своих попутчиков, на которых сперва не обратил внимания. Несколько полунагих смуглых людей, в одних пестрых поясах-повязках, сидели на корточках и оживленно болтали: их волосы, разделенные на волнистые пряди и смазанные маслом, блестели как змеи. Похоже, они были минойцы или полукровки. Пара родосских греков в белых гиматиях расположилась подальше – эти бородатые и степенные мужи тоже были заняты беседой. Никому не было до меня дела.