Сыновья Беки
Шрифт:
– Ну и что?
Эсет опустила голову. Что делать? Она никогда ничего не скрывает от Хусена. Открыть ему то, что отец не велел даже матери говорить? А ведь редкая дочь не делится с матерью самыми сокровенными тайнами, но Эсет сдержалась, ничего ей не рассказала. А Хусену? Не рассказать Хусену не может… Девочка мучается, и не знает она, что скоро многое из того, чем будет делиться с Хусеном, навсегда останется тайной для ее матери.
– Это же Дауд велел, чтобы дади купил вам лошадь! – выдохнула Эсет. – И кукурузу велел дать. Целую арбу…
– Ну да? – удивился Хусен.
– А
Больше Эсет ничего не рассказала. Все остальное – не главное. Теперь Хусен знает, что Соси зол на Дауда и может донести властям. Хусен скажет ему, чтобы был осторожен, не приходил к ним.
Эсет довольна. Больше они не будут ссориться с Хусеном. Ведь она помогает ему спасать друга!..
В Дауде с каждым днем все больше крепла вера в то, что в убийстве стражника его никто не подозревает. Он уже готов был больше не таиться, вернуться домой, когда как-то ночью, решив сходить в Кескем, вдруг еще издали увидел двух казаков у своего плетня.
Они о чем-то тихо переговаривались. Дауд, напрягшись, уловил обрывки их разговора.
– Нет его дома. Видать, и правда ночами по селам ходит, народ мутит. Поедем, чего ждать.
– Никак нельзя. Пристав велел взять. Ему они вот где, – казак провел ладонью по шее, – эти абреки да смутьяны, он боится их, как огня.
Дауд больше не задерживался, повернул обратно и задами ушел из села. Теперь уж он точно знал, что в убийстве его не подозревают, но от этого не легче!
В лесу тихо. Там пока никто не рыщет.
Приставу сообщили, что специальному карательному отряду полковника Вербицкого поручено прочесать лес. Отряд создан для борьбы с абреками. Он еще не прибыл. Народ в тревоге. Ходят слухи, что обозленный неудачами с поимкой Зелимхана Вербицкий зверски расправляется с горцами, считая всех их своими врагами. Точно как в пословице говорится: «Боялся коня – бил седло».
Псехдахский пристав ждет прибытия отряда. С трех сел собрал сено для коней. Делать что-нибудь другое не собирается.
Сахаров хитер. Он не из тех, кто без нужды станет ввязываться в неприятности. Создан отряд – с отряда и спрос. А пристав не ищейка. И нет у него никакого желания лазить по ущельям и подставлять свою голову под пули. Вооруженный противник – это тебе не безобидные, безоговорочно подчиняющиеся сельчане! А вообще-то ему сейчас в лесу и ловить особо некого. Если только Дауда… Вот и лавочник жалуется на него. Это, конечно, ерунда. Тут дело поважнее. Дауд мутит сельчан. Но даже из-за него Сахаров не пойдет в лес. Либо в Кескеме застанет, а то и в одном из сел, прямо на месте преступления. Говорят, Дауд собирает народ то в одном, то в другом доме.
Отряд Вербицкого так и не дошел до Алханчуртской долины. Полковник получил новый приказ – срочно идти в ущелье Ассы. По сведениям, там скрывается Зелимхан. Ярость обуяла Вербицкого, но не подчиниться он не мог.
Сахаров почти каждую ночь рассылает в разные концы казаков следить за Даудом, за тем, что он делает, где и с кем проводит сходки. Те, кто следит за домом Дауда в Кескеме, докладывают неизменно одно и то же:
Соси доложил, что Дауд собирает людей в доме Беки. Вчера два казака всю ночь пробродили там поблизости. И зря.
А Дауд тем временем сидел у Исмаала и слушал рассказ о стычке на сельской площади между Малсагом и приставом.
– Побольше бы таких людей, – сказал Дауд, – скорее бы и другие поняли, что к чему.
– Вот тогда бы можно с ними поговорить, – потряс кулаком Исмаал куда-то в окно, имея, конечно, в виду старшину, пристава. Да и не только их одних…
– Разговаривать-то мы и сейчас с ними можем… Но этого мало.
– И нас, Дауд, мало. На три села всего несколько человек.
– Что верно, то верно. Немного. Но душой каждый второй с нами. Слишком долго люди под ярмом ходят – трудно спины рас прямить. Веру им надо дать, веру в свои силы! Понимаешь?
– Не знаю, что может заставить их поверить в свою силу, – по качал головой Исмаал. – И я, и Алайг, и Гойберд со многими говорим, рассказываем, что царь при последнем издыхании, что будет революция и всю землю отберут у помещиков и отдадут крестьянам. Они слушают и молчат. Не знаю, верят или нет, – он раз вел руками.
– Ничего, Исмаал, поверят. И мы с тобой не сразу поверили. А теперь ведь не только разговоры – дела вон какие вокруг делаются! Каждый день слышим, то в Ростове, то во Владикавказе, то в Грозном – везде рабочий народ поднимается. Не хотят больше люди терпеть унижение и нищету. Скоро и до наших мест дойдет. Вот тогда и поверят.
Засиживались иногда за полночь. И день ото дня Хасан все больше и больше понимал то, о чем говорил Дауд. И уж он-то верил – не мог не поверить, что жизнь непременно изменится, настанет наконец такое время, когда на земле не будет места Сааду и другим, ему подобным извергам.
Кайпа сердилась и волновалась, что Хасан все позже и позже возвращается домой.
Вот и сегодня, едва открыл дверь, недовольно сказала:
– Где ты так поздно ходишь? Мало у меня горя теперь, того и жди, еще и дети чего-нибудь натворят!
Хасан обнял мать и, радостно улыбаясь, приподнял ее над собой.
– Зря беспокоишься, нани. Ничего не натворю. Ты же знаешь, я был у Исмаала.
– Да ну тебя! – вырывалась Кайпа. – Ребра переломаешь.
Хасан бережно опустил ее.
– О чем вы там говорите? Все про власть? Лучше бы своим де лом занимались.
– Про какую власть? Ты о чем это, нани? – насторожился Ха сан.
– Знаю о чем! – всхлипнула Кайпа. – С тех пор как не стало отца, мои глаза не высыхают от слез. Хоть ты пожалей меня, не терзай душу.
– Да что с тобой, нани?
– Я не слепая и не глухая. Вижу, что вокруг делается, Вон Малсага арестовали. А за что? Только за то, что правду не побоялся сказать. Сила на их стороне, что хотят, то и делают. Не дай бог с тобой что случится. Я же с ума сойду! Все жду, когда помощником мне станешь, дашь вздохнуть. А ты…
– Не горюй, нани. Все будет хорошо! Скоро, очень скоро я ста ну тебе помощником. Ты обязательно вздохнешь легко! Выколи мне глаз, если не будет так.
– Смотри, коли набедокуришь и тебя арестуют, я не останусь в этом доме!..