Табельный наган с серебряными пулями

Это история о событиях, начавшихся в апреле 1923 года, в городе Москве, в Московском уголовном розыске. Героем этой истории стал молодой агент угрозыска Степан Кречетов, именно тридцатого апреля поступивший на службу в органы милиции и попавший по распределению в ОБН.

Отдел по борьбе с нечистью.

1

Москва 1923 года… Веселая капель с крыш,бегущие куда-то деловитые

прохожие, обшарпанные дребезжащие трамваи, проползавшие изредка по рельсам, гораздо более многочисленные извозчики — «Вас возил, гражданин!» продавцы Моссельпрома первого советского треста — торгующие с лотков папиросами и спичками. Вокзалы, с которых вытекает в город людская масса со всех концов новорожденного Союза ССР. Переполненные общежития, квартиры с вечными «уплотнениями». Афиши немых фильмов и театральных премьер.

Странный город, город противоречий и контрастов. Здесь сосуществовали рядом, буквально бок о бок, лари, палатки, магазинчики Сухаревского рынка и рабфаковские аудитории, где грызли гранит науки бывшие солдаты, рабочие, матросы; клуб анархистов на Тверской и кафе «Стойло Пегаса», где обосновались поэты; комсомольские клубы, в которых учили эсперанто и горячо спорили, обсуждая проект перевода русского языка на латиницу и соборы с облупившимися стенами и золотыми куполами, под которыми пели певчие.

Появились первые иностранные концессии лесные, трикотажные, карандашные. Концессионеры — американцы, англичане — плотно обосновались в Москве, на словах поддерживая все начинания Советского правительства, а в тихих компаниях вздыхали о «бедном русском народе, обманутом этими ужасными коммунистами…», и печально скупали золотые червонцы и соболиный мех, рублевские иконы и вологодские кружева, спасая все это от «разбушевавшегося хама».

Каждое утро в Москве появлялись и каждый вечер исчезали мошеннические «акционерные общества» и «компании», успевая заключить с государственными трестами договора на поставки и подряды и получить кругленькие суммы, молниеносно исчезавшие в ворохе поддельных бумаг.

Это все кипело, бурлило и сверкало днем, а ночью всплывала на поверхность нэповская пена — картежные шулера и дорогие проститутки, разъевшиеся спекулянты и ухоженные сутенеры, бандиты с манерами аристократов и аристократы с манерами бандитов, бородатые колдуны и бледные гадалки, и просто преступники всех оттенков, масштабов и разновидностей.

Боролся с этой пеной, не давая ей выплеснуться на поверхность, МУР.

Московский уголовный розыск.

Место моей будущей службы.

2

Мой путь прошел по узким коридорам двухэтажного здания на Петровке, 38, до революции принадлежавшего управлению корпуса инквизиторов, а сейчас занятый угрозыском, и уперся в окрашенную свежей синей краской дверь с бумажной запиской, прибитой большой канцелярской кнопкой.

Надпись на бумажке гласила «Начальник ОБН И. Н. Чеглок»

Звонкая фамилия, похожая по звучанию на лязг винтовочного затвора, заставила мою фантазию представить кого-то, похожего на книжного сыщика Ван Тассела, ловко боровшегося с колдунами, упырями и вурдалаками. Этакого высокого человека, с узким бледным лицом и

острыми глазами «цвета кладбищенской ночи».

— Входи! — весело выкрикнули из-за двери на мой робкий стук.

Первое, что я увидел, входя — сапожные подошвы, с яркими точками гвоздей и похожими на улыбки полукругами подковок на каблуках.

Хозяин подошв, а также и самих сапог сидел, забросив ноги на стол, и разговаривал по телефону.

— Да!… Да!… Да!

Он кивнул мне на стоявший напротив стул, одновременно переворачивая вниз лицом толстую замусоленную папку с бумагами. Я всегда читал очень быстро, даже и вверх ногами, но и то успел заметить только выведенную аккуратным почерком надпись «Двойной Нельсон».

— Да!… А теперь берите бумагу и записывайте. Взяли? Пишите. Отдел. По. Борьбе. С нечистью. Поджогами. Не. Занимается. Записали? До свидания.

Он бросил черную эбонитовую трубку и одним движением, удивительно ловким и плавным, снял ноги со стола, встал и шагнул ко мне.

— Надоели, сил нет, — пожаловался он мне, кивая на телефон, — Звонят со всякими глупостями. Ну отчего же еще мог загореться склад с хлопком, да еще перед самой ревизией? Конечно же, во всем виновата огнептица, случайно, ночью, залетевшая в город и попавшая именно в этот склад! А то, что огнептицы живут только в глухих лесах и темноты боятся — так это пустяки…

Я подумал, что начальник отдела немного неосторожен — говорит такие вещи первому встречному.

— Ну ладно, новичок, будем знакомы. Чеглок Иван Николаевич.

Я пожал сильную широкую, ладонь.

Товарищ Чеглок не походил на своего тезку-сокола: был он невысок, ростом даже пониже меня самого, да и возрастом немногим старше меня, лет двадцати пяти, зато крайне широкоплеч, так что походил на квадрат в облике человека. Большие сильные руки, короткая стрижка, круглое улыбчивое лицо с легким загаром, нос картошкой и светло-серые глаза, в которых искрилась затаенная усмешка.

Любопытно, как он догадался, что я — новичок, а не, скажем, посетитель с заявлением или вовсе вызванный на допрос свидетель?

— Красноармеец Степан Кречетов. Бывший… красноармеец.

— Ты, Степан, не удивляйся, — на мгновенье мне показалось, что начальник ОБН нахватался телепатических навыков от своих «клиентов», — и не думай, что я твои мысли читаю. Просто душа у тебя широкая, а лицо — открытое, вот не нем все твои мысли и читаются, как по книге. А что ты — пополнение, тоже догадаться нетрудно. Сказали мне, что придет новичок — красноармеец, после ранения демобилизованный. Шинель на тебе красноармейская, после ранения ты не хромаешь, но ногу все равно аккуратно держишь, а за отворотом рукава у тебя — бумага-направление.

Я смущенно вытащил бумажный листок и протянул своему будущему — вернее, уже настоящему — начальнику. Ну и глаз!

— Где тебя басмачи ранили?

— Под Асхабадом. Караван из Афганистана… — пролепетал я.

— Что ты все удивляешься? — Чеглок быстро просмотрел мою бумагу и вернул обратно, — Где еще сейчас война идет, откуда человек даже после госпиталя такой загар имеет? Почему ко мне? Опыт с нечистью есть?

— Есть, — я уже успокоился, — Оборотень…

3

<