Табельный наган с серебряными пулями
Шрифт:
— Есть. Мы познакомились недавно, — Маруся смотрела четко в глаза Чеглоку, — Я люблю его.
Она пару раз хлопнула ресницами и опустила глаза.
— Поверьте, я в этом нимало не сомневаюсь…
Чеглок отступил на шаг от стола Красной, оказавшись на середине комнаты, и выкинул удивительную штуку.
Он положил на стол свою кепку и сделал сальто на месте, мягко приземлившись туда же, куда стоял.
Я отшатнулся. В наступившей тишине было слышно только как катится по столу карандаш, выроненный главным бухгалтером.
Только Маруся Красная даже глазом не повела. Она
— Прошу прощения, девушки, — не смущаясь, заявил Чеглок, — но вас так много и вы такие красивые, что так и тянет выкинуть какую-нибудь глупость.
Он подошел к следующей девушке и завел с ней очередной разговор.
13
На улице уже начинало смеркаться, когда мы двинулись обратно на Петровку.
Забавно, наверное, выглядела наша пара со стороны. Невысокий широкоплечий парень, в сером пальто и черной кепке, с лицом человека, получившего весь этот огромный город в подарок. За ним — худой и хмурый — нога разболелась от долгой ходьбы — прихрамывающий красноармеец, в шинели со споротыми петлицами и старой буденовке.
— Товарищ Чеглок, а зачем вы это сделали? — задал я давно мучающий меня вопрос.
— Сделал что? — начальник явно о чем-то сильно задумался.
— Сальто, как в цирке.
— А, это… Потом объясню, обязательно… Лучше скажи мне, Степан, что ты думаешь обо всей этой истории.
Вопрос застал меня врасплох, но я постарался не показать растерянности. Солидно откашлявшись в кулак, я начал:
— По моему разумению, товарищ Чеглок, дело тут ясное. Опоила эта Красная Маруся Колыванова приворотным зельем, месяца три назад. Целится она не на видного жениха, как мне видится, а на его денежки. Помните? Колыванов упомянул, что ждет большую сумму…
— Ну, он не говорил, что она большая.
— Зато говорил, что на нее можно открыть производство этих его лампочек, значит, не такая уж и маленькая.
— Допустим. Давай дальше.
— Признаки приворота у него как по учебнику. Поведение у него поменялось, он и в бильярд перестал играть и мать изменения заметила. Критику в адрес этого… как его, черта… короче, когда при нем ругают невесту, он злится. Вон вы пошутили, что она воровка, а он как задергался.
Я шагнул в сторону, чтобы не попасть под волну грязной воды из лужи, поднятую проезжавшим грузовиком.
— Девка она, — продолжил я, — умная, деловая… На столе, я посмотрел, все бумажки ровными стопочками лежат, все карандашики очинены, все чистенько, аккуратненько. И еще… Собранная она, как охотник в засаде. На чем и прокололась: когда вы перед ней сальто сделали, она даже не дернулась. Постоянно какого-то подвоха ждет. Короче говоря, — я ударил кулаком по ладони, — брать эту ведьму надо, и всего делов.
— А ты заметил, что у нее волосы совсем недавно перекисью покрашены?
Честно, я даже не обратил внимания на то, крашеные они или нет, не говоря уж о том, чтобы определить возраст краски.
— А что это означает?
— Погоди-ка…
Чеглок подошел к женщине в толстом клетчатом пальто и сером вязаном платке, которая шагала чуть
— Прошу прощения, гражданочка…
Женщина отшатнулась к стене и крепче вцепилась в сумку из мешковины.
— Что такое? Я вас не знаю!
— МУР, агент Чеглок. У вас, гражданочка, эфирник на левом плече сидит. Вы бы в молельный дом сходили, сняли, а то мало ли что… Раскормите, просто так не отковыряете.
Женщина смущенно закивала и остановилась, явно задумавшись, идти дальше или сразу зайти в дверь в полуподвальное помещение, над которой висела кумачовый транспарант со словами Карла Маркса «Церемонии без веры — опиум для народа».
Когда в семнадцатом прогнали пинками царя Николашку, а следом за ним — и прочих паразитов, брюхатые попы кричали, что бог не допустит, если их прогонят из церквей и лишат платы за требы, что молодая Республика непременно погрязнет в эфирных паразитах, заполонится упырями и оборотнями, а потом рассядется земля и толпы чертей из пекла рванут сюда… И ничего. У бога было какое-то другое мнение на этот счет. Молитвы пресвитеров, из бывших солдат и рабочих, гнали эфирников не хуже, а зачастую и лучше, вода, освященная в котелке крестом с красной звездой, жгла вурдалаков не хуже, чем вода из золотой купели, а черти если и появлялись, то только вызванные колдунами, часто — теми же бывшими священниками…
Мы как раз прошли мимо двери в молельный дом, возле которой болтался оторванным углом знакомый плакат: панически орущего человечка тащат в разные стороны на толстой веревке, в одну сторону — несколько человек, в другую — узнаваемые таракан, вошь и эфирник. Да… Натерпелись мы на войне от этих тварей…
Над картинкой красовался лозунг «Спаси товарища, в чистоту таща!», а под ней — «Долой паразитов, видимых и невидимых!». Таракан имел залихватски закрученные усы и полицейскую шашку, вошь — круглое брюхо, с золотой цепью, а полупрозрачный эфирник — полупрозрачную же императорскую корону.
— Товарищ Чеглок, — я даже остановился, — а как же вы эфирника рассмотрели? Они же обычным глазом невидимы?
Начальник улыбнулся уголком рта, но не ответил.
— Ты, Степан, все правильно рассуждаешь. Вот только горячку пороть не следует. Завтра вызываем и Колыванова и Красную в МУР повесткой, а там разберемся. И, Степан… Купи ты какую трость. На твои «рупь-двадцать» смотреть больно.
14
Трамвай «Б», дребезжа звонком и отчаянно воняя свежей краской, катился по московским улицам. За окном прорычал грузовик, везущий доски на строительство сельхозвыставки.
Я сидел на деревянном трамвайном сиденье и задумчиво крутил в руках трость, купленную на Сухаревке. Обычная деревянная палка с выжженным узором, тяжелая и толстая, но мне с ней не по проспекту фистикулировать…
— Пода-айте… Христа ради…
По проходу, корча несчастные лица, шагали двое чумазых мальчишек в страшных лохмотьях. Пассажиры подавали им мелкую монетку, хотя чаще просто отворачивались и делали вид, что не замечают нищих. Я полез в карман за деньгами. Один из мальчишек, увидев это, наклонился ко мне и, дыхнув табачным запахом, прошептал: