Таежный бурелом
Шрифт:
Когда они вернулись, дед Михей отвел ее в сторону.
— Зачем ты, красавица, убиваешься? Извелась, неутешная.
Галя задумчиво погладила головку малыша.
— Разве я о нем?.. Егорка вот…
— Егорка, доченька, сиротинушкой не будет. Отец найдется.
Старик взял Галю за руку, повел ее в избу. Малыш уцепился ручонкой за юбку матери. Нетвердо ступая босыми ножками, шел за ней.
Галя подхватила малыша на руки, прижала к груди.
— Нет, дедушка, никого у меня не будет, кроме Егорки. Сожгли мое сердце, один пепел остался. —
Михей качнул головой.
— Сердце, как и землю, сжечь нельзя. Нива-то солнцем бывает опалена, а после дождичка от солнца же и расцветает. Не так ли?
…С той поры прошло много дней. Всю свою нерастраченную любовь Галя отдавала сыну и раненым.
Как-то ночью ее вызвали к деду Михею. Она быстро оделась и пошла в перевязочную. На скамье, привалившись к стене, лежал Тихон с забинтованной головой.
Рана была серьезной, но опасности для жизни не представляла. Тихон мужественно переносил боль — без стонов и жалоб.
Галя ухаживала за ним так же, как и за всеми. А Тихон наблюдал за каждым ее движением и думал, что ничего не произошло. Ровно ничего. Галя все такая же желанная, близкая, как в далекие годы юности. Пусть думает, что хочет, а он ей все равно скажет это, как только представится случай.
Дед Михей все видел, все примечал.
— Не говори, Тихон, лишнего, — как-то раз на перевязке предупредил он и без того молчаливого комбрига. — Облаку да ветру свое горе поведай, а у ней и своего хватает.
— Не могу я без нее…
— Не время! — строго прикрикнул на него Михей. — Мать она, безотцовщины боится, другой вотчим злее волка бывает. Думать надо, чтоб ни себе, ни ей жизнь не травить.
— Да я, дедушка, со всей душой…
— Не торопись, сокол! Век прожить — не поле за сохою пройти. Галя тонкой души человек: разобьешь хрусталь, не склеишь. Сердце матери понимаешь или нет?
— Нет моей силушки глядеть на нее, лучше бы уж меня вместо Ильи порубали…
Недолго пролежал Тихон в госпитале. Молодость брала свое. Не дожидаясь, пока Михей разрешит вернуться в бригаду, как-то вечером почистил коня, расчесал гриву. Мимо коновязи проходила Галина. Тихон посветлел.
— Куда собрался? — спросила она.
— На свадьбу!.. «Пуля меткая мне свахою была, с саблей острою обвенчала меня…» — пропел Тихон слова старинной казачьей песни.
Галя укоризненно качнула готовой.
Тихон стремительно обнял женщину. Галя оттолкнула его.
— Не балуй, Тихон!
Смутившись, Тихон отошел к коню. Подтянул подпруги, взял стремя. Вышедший из дома Михей схватил его за рукав.
— Кто же за тебя, комбриг, на перевязку пойдет? Куда это пала твоя думушка?
Тихон опустил стремя.
— У кого думы нет, тому и забота-кручина плеч не давит. Бои вон идут, а я разлеживаю.
— Ты это всерьез?
— Да.
Михей рассвирепел.
— Ты, что же, в чужом монастыре со своим уставом жить хочешь? А ну, марш на перевязку. Здесь комбригов нет.
Галя засмеялась. Весело стало
Михей собственноручно расседлал комбриговского коня.
Ночь. Госпиталь погрузился в сон. Горсть песка ударила в оконное стекло. Галя выглянула наружу.
Тихон подседлал коня: не привык он менять своих решений. Увидев Галю, обрадовался. Обняв ее, притянул к себе, поцеловал.
— Уезжай! С глаз долой! — оттолкнув его, зло кинула Галя.
Тихон прикусил губу. Кровь ударила в голову. Припомнились слова матери: «Бедность да нужда какой женщине не в тягость?» Хоть и говорят, что насильно ее выдали замуж, но все-таки сумели выдать, смогли заставить.
— Или негож я тебе? Как и тот раз, богатства ищешь?
Галя отшатнулась от Тихона, прикрыв пылающее лицо полушалком, побрела в избу, приникла к разметавшемуся во сне сынишке, заплакала.
— Горе ты мое горькое, радость ты моя светлая, — шептала она.
ГЛАВА 19
Во втором часу ночи Костров возвращался с партийного собрания. Настроение у него было хорошее, приподнятое. Неплохой доклад сделал Шадрин, уверенно говоривший о скорой победе. Коммунисты хабаровской организации объявили себя мобилизованными на борьбу с контрреволюцией и, не расходясь по домам, двинулись на вокзал.
Пришлось выдержать напряженную борьбу с оппозиционерами. Перед глазами Кострова мелькало перекошенное лицо уполномоченного реввоенсовета Розова. Тот нагло требовал предания суду командования фронтом, обвинял Дальбюро ЦК РКП(б) в напрасном кровопролитии и призывал к переговорам с Грэвсом и Найтом.
Тяжелые времена… Многие коммунисты и члены организации революционной молодежи погибли в жестоких боях с интервентами. Осмелела, подняла голову троцкистская оппозиция. Троцкисты требовали прекращения вооруженного сопротивления до подхода из-за Урала частей Красной Армии. Отступление Уссурийского фронта, которое совершалось в кровопролитных боях и вносило растерянность в ряды интервентов, а также потери неизбежные, как и во всякой войне, истолковывались оппозицией как доказательства бессмысленности борьбы. Не сумев навязать своих антипартийных взглядов в рабочих ячейках РКП(б), лидеры оппозиции попытались вести за собой крестьян.
Подавляя сопротивление оппозиции, Дальбюро ЦК РКП(б) объединило вокруг себя рабочих и беднейших крестьян. В этой борьбе партийные ячейки окрепли и решительно очищались от мелкобуржуазных попутчиков. Сегодняшнее городское собрание осудило действия Розова, потребовало рассмотрения вопроса о принадлежности его к партии. Хабаровчане одобрили деятельность Дальбюро ЦК РКП(б).
Шофер остановил машину. Костров устало протер глаза, вышел из машины. Его опередил Ким. Он был ранен и после выздоровления послан Дубровиным для охраны секретаря Дальбюро.