Так и было
Шрифт:
– Во, куда хватил! Пароль на каждую операцию разный назначается и отзыв тоже.
– Какой еще отзыв?
– Человек тебе должен правильно назвать пароль, а ты должен ответить слово в слово, что мы тебе скажем, иначе он не доверится. Понял? По рукам, что ли?
– По рукам.
Коса в этот день пела в руках парня, сена накосил много и домой бежал весело - он будет помогать партизанам! Вечером сказал матери, что дома спать жарко и душно, поэтому он перебирается в сенник.
– Спи там, мне-то что, - согласилась мать и тут же огорошила таким вопросом, от которого в жар бросило: - Не зазнобу ли уж завел, сынок?
– Скажешь тоже! Никого я не завел. Хочешь знать, так я
– У, какой строгий стал, и пошутить с тобой нельзя, - притворно удивилась мать.
– Пошутить?! Ты такое сказала, что уши вянут. Как не стыдно только?
Мать потаенно, будто что вспоминая, улыбнулась.
* * *
Партизаны показали, как будут стучать приходящие: три размеренных удара, словно вода после прошедшего дождя с крыши капает, но когда пришел первый, Гришка услышал его тихие шаги, поспешил навстречу и чуть не столкнулся с немцем!
– Гутен абенд!
– прохрипел растерянно.
– Гутен абенд!
– тихо отозвался «немец» и продолжал на чистом русском языке: - Похоже, дождь будет?
– Нет - солнце без туч закатилось!
– едва не закричал Гришка - пароль был назван правильно, а немецкие шинель и пилотка ерунда - бежал человек из лагеря, убил немца и оделся в его форму.
Домой вернулся с сознанием, что, может быть, помог человеку спастись от смерти. Радовался и тому, что разгадал секрет партизан: не знакомому с местностью человеку проще найти деревню и в ней нужный дом, чем ночью отыскать в лесу нужную землянку. Вот зачем понадобился он партизанам. Еще двоих отвел, а через день, в середине ночи, бородатый и немолодой мужик притащил тяжелый мешок. По тому, с каким облегчением сбросил его с плеч, по запаренному виду пришельца Гришка догадался, что пришел тот издалека.
Двор и огород у хозяев были большие. Во дворе напротив крыльца находились два хлева, тут же стоял сарай для сена. В огороде была баня и еще один сенник. К нему сделан пристрой, в котором раньше хранили полову и другие отходы. Теперь пристрой был не нужен, его дверь давно завалили старыми досками и бревнами. Гришка сделал в пристрое тайник, проникать в который можно было из сенника, где сгнило нижнее бревно. Оставшись один, перетащил мешок в тайник. В нем прощупывались какие-то брусочки. Развязал - мыло! «Один возьму, так большой беды не будет, - пронеслось в голове, - а мать обрадуется». Послюнявил палец, потер брусочек - не мылится! Что за штука? Эрзац опять какой-нибудь немецкий? Слетал в баню, окунул мыло в таз с водой - результат тот же. Палец нащупал в брусочке дырку. Она зачем? А черт его знает! Раздосадованный, водворил мыло на место.
Партизаны пришли за мешком на другую ночь, а через несколько дней прошел слух, что от взрыва на железной дороге полетел под откос фашистский поезд. Сначала он не связал одно с другим, но скоро сообразил, что в мешке были брусочки тола, а дырки в них приготовлены для запалов. Зачем понадобилось оставлять у него мешок всего на одну ночь, догадаться не мог, но, видно, и в этом была какая-то необходимость, иначе партизаны обошлись бы без него.
14. Родившиеся в рубашке
Остаток лета промелькнул как один день. Картошка в этот год уродилась на славу, и телепневцы то и дело шли к Ивановым, чтобы помогли ее выкопать и убрать. Помощники на работу наваливались дружно, Настя и Нина помогали, и хозяева, видя такое усердие и добросовестность, на оплату не скупились. Мальчик тоже не застаивался.
Партизаны будто провалились. То ли ушли в другое место, то ли не нужен им стал Гришка. А он ждал их каждую ночь и из сенника перебрался в дом, когда уже начала подмерзать земля.
Слетел лист с деревьев. Пошли затяжные дожди Первый снег посыпался. В середине ноября задул северный ветер и снег пошел по-настоящему Мохнатый, крупный, он валил двое суток, дворы не успевали от него очищать.
В это утро солнце поднималось медленно. Сначала над лесом появилась одна багровая полоса, за ней вторая, третья. Они стали расти и светлеть, но скоро скрылись в тучах. Казалось, вот-вот опять пойдет снег, однако небо расчистилось, и бледное зимнее солнце зажгло миллиарды маленьких солнц в наметенных сугробах, на крышах домов и сараев, на белых шапках деревьев.
Прошло еще несколько дней. Снег не таял. Встали зимние дороги. Тогда только раздался знакомый стук в окно. Гришка вскочил раньше матери:
– Лежи. Это Лешка. Мы договаривались.
У сенника его ждал высокий, черный, чуть постарше его партизанский тезка Григорий.
– Я уж думал, вы ушли куда-то, - выговорил ему мальчишка.
– Пока нужды не было, не тревожили напрасно, а теперь… Тебе дров не надо?
– Да заготовил я.
– Не беда - лишний воз в хозяйстве пригодится. Приезжай завтра после полудня к тем землянкам, возле которых штабелек стоит. Веревку захвати, чтобы увязать, и топор. Не опоздай смотри!
– Я когда-нибудь подводил?
– Ух, какой серьезный! Шлепай домой, чтобы мамка тебя не хватилась.
Гришка догадался, что партизанам надо что-то вывезти из леса и схоронить у него, но расспрашивать не стал: они не любили отвечать на досужие вопросы и отделывались обычно шутками. Не хотят говорить, и не надо - сам все узнает, если без него обойтись не могут.
Узнал! Григорий и незнакомый, с рыжеватой бородой мужик первым делом стал укреплять на санях приготовленные заранее из тонкоствольных березок дуги и обкладывать их сначала тонкими, а потом и толстыми двухметровыми чурками. Впереди отверстие заложили короткими поленьями, ушли в землянку и вывели из нее раненного в ногу человека. Заросшее черной щетиной лицо его было серым и кривилось от боли, нижняя губа страдальчески прикушена. Заметив во взгляде раненого удивление и даже разочарование, Гришка посмотрел на него с вызовом. Раненый покачал головой и полез в укрытие ногами вперед. Сзади вход заделывали особенно тщательно, полешко к полешку подгоняли. Сверху добавили длинных чурок, крепко увязали воз, пошатали его, проверяя на прочность, и тезка хлопнул Гришку по плечу:
– Поезжай, друг. Спрячешь товарища в тайничке, а ночью мы его заберем. Тебя будить не будем - можешь спать спокойно.
Гришка не стал скрывать удивления:
– Ночью заберете? Так зачем в деревню везти?
– Так надо!
– со значением сказал тезка.
– А зачем и почему - потом узнаешь.
– Все потом да потом, нет чтобы сразу сказать, - проворчал Гришка, трогая коня.
– Ни пуха ни пера!
– пожелал на дорогу тезка.
Гришка с удовольствием послал его к черту, хотя понимал, что на этот раз партизаны доверили ему по-настоящему серьезное дело. И возгордился, героем себя почувствовал, шагал рядом с возом весело, даже «Катюшу» насвистывал, пока не выехал из леса и не увидел у крайнего дома, в котором жила тетя Варуша, немецкого часового. Тут он ругнул тезку уже совсем по-взрослому. Остановил коня, сделал вид, что затягивает хомут, а глаза туда-сюда, туда-сюда. Что делать? Стукнул кнутом по дровам: