Так и было
Шрифт:
Гришка вспомнил Валышево. Зимами, едва лед соединял берега Полисти, в том месте, где она ближе всего подходила к деревне, ребята расчищали снег и делали каток. Чтобы не путалась под ногами малышня, пробивали лунку, замораживали в ней кол, на него надевали старое колесо, привязывали к нему длинные жерди, и получалась карусель. Наступал длинный зимний праздник! На катке катались до ночи, баловались, исходили криком от дикого восторга.
Гришка протер воспаленные глаза, поморгал от яркого солнечного света - вздремнул, что ли, вспоминая довоенные времена?
– и снова прильнул к своей щели.
Мальчишка продолжал носиться по улице. Еще одни сани, в которых парень обнимал
В сарае царило молчание - машина не вернулась и могла появиться в любую минуту.
Самым длинным и невыносимым был последний час. Как-то удержались, не сорвались до наступления полной темноты, но как только вышли из сарая, сразу бегом, на восток, к фронту.
Между двумя деревнями долго пролежали в кустах, ожидая просвета на шоссе, по которому беспрерывно шли машины. Перебежали его и еще шли долго и трудно, голодные, обессиленные бессонными ночами. Снова между двумя деревнями спустились на лед какой-то реки. Прошли с километр, а другого берега не видно. Заблудились? Или вышли на озеро Ильмень? Остановились, стали гадать, снова пошли вперед. Пора бы вроде и озеру кончиться, неужели Ильмень такой широкий? И свет вот-вот забрезжит.
– Берег!
– выдохнул кто-то.
Берег! Какой-то низкий. Чей он? Пока шли по озеру, отлеживались на льду, могли сбиться. Дальше поползли. Осторожно. Не дыша. Не спуская глаз с берега. На озере было тихо. Не стреляли ни свои, ни немцы, и вдруг:
– Стой! Кто идет?
Крик заледенил кровь - в голосе слышался нерусский акцент.
– Встать! Руки вверх! Мать вашу так-перетак… - такой родной и смачный мат раздался вслед за грозной командой, что все сомнения исчезли. Свои на берегу! Сво-и-и!
Гришка вскочил и поднял руки, но не удержался, осел на подогнувшихся вдруг ногах и сидел с задранными вверх руками, еще плохо веря в случившееся, не замечая, как потекли из глаз его первые в жизни слезы радости.
– Винтовки оставить снег! Одна поднимайся берег, потом другая, третья, - послышался странный приказ с берега.
Стали подниматься редкой цепочкой на непослушных ногах - напряжение спало и навалилась усталость. Ползли на четвереньках, в траншею сваливались кулями.
– Кто такие? Откуда?
– Партизаны…
– Партизаны?! Почему у партизан глаза мокрая?
Гришка оглянулся - плакал не он один, плакали все. Хотел сказать красноармейцам, что такое оккупация, сколько дней и ночей они выходили к ним, но разглядел на полушубках и шинелях погоны и онемел. Вдавливаясь спиной в стенку окопа и вспоминая об оставленной на льду винтовке, спросил:
– А п-по-че-му у вас погоны?
Бойцы рассмеялись:
– Вчера на свет родился? Чуть не год уже носим.
– Значит, вы свои?
– Можешь не сомневаться, а вот кто вы, еще неизвестно. Поднимайтесь, пойдем проверять, какие вы партизаны. Ахметов, Савельев, проводите перебежчиков до старшего лейтенанта.
Их пропустили вперед. Ахметов и Савельев пристроились сзади со взятыми на изготовку автоматами.
Первый допрос продолжался не более пяти минут: фамилия, имя, отчество, сколько времени был в бригаде, как перешли линию фронта?
Кормили в другой, большой землянке. Пшенная каша, полкотелка, не меньше, поблескивала жиром и была прикрыта куском невиданной американской колбасы. Рядом лежала громадная пайка настоящего хлеба. И запах в землянке стоял такой, что кружилась голова. Гришка схватил хлеб, покидал в рот полными ложками кашу, махом выпил алюминиевую кружку горячего и вкусного чая, отвалился
Разбудили его на другой день, сытно покормили и повели снова на допрос, на этот раз длинный и скучный, со множеством вопросов, а после него вместе с другими в баню. Перед ней было построение.
– Хотите бить фашистов в рядах Красной Армии?
– спросил командир.
– Хотим!
– дружно ответили партизаны.
Ну, а раз так, то после бани всем выдали военное обмундирование и оружие. Прежде чем вручать его Гришке, сивоусый старшина покосился на автоматы и винтовки, примеряя то и другое к щуплой фигурке новобранца, прикинул, что с автоматом ему будет сподручнее, но и засомневался:
– Умеешь ли ты из него стрелять? Своих не побьешь часом?
– А что тут уметь? Из немецкого стрелял.
– Я тебе отечественный выдаю.
– Механизмы-то одинаковые, - вразумил старшину Гришка и уверенно протянул руку за личным оружием.
Брюки «гали», гимнастерка с непривычным стоячим воротником, шинель - все великовато, но не беда, главное, что полная военная форма, каждый день свежие газеты, в которых печатаются сводки Совинформбюро. Оказалось, что только на северном участке громадного фронта еще стоит затишье, а всюду идут бои. И какие! Немцев разгромили не только под Сталинградом, но и под Курском, освободили Донбасс, Харьков, Днепропетровск, Кировоград, Полтаву, Чернигов, совсем недавно, накануне дня Октябрьской революции, Киев и много других больших и маленьких городов.
Гришка читал и перечитывал газеты, стараясь охватить все, понять, что же происходит на фронте. Да что там газеты. Солдатскую книжку и ту рассматривал по нескольку раз в день, без конца вглядывался в начертанные ротным писарем слова: Иванов Григорий Филиппович, рядовой 299-го стрелкового полка, 255-й Краснознаменной стрелковой дивизии. Не Гришка уже он, а Григорий Филиппович Иванов! И кругом одни свои, все в шинелях и полушубках. И нигде в округе не встретишь ни немецких солдат, ни жандармов, ни эсэсовцев. Ходи - и не оглядывайся, спи - и никого не бойся! Сказка какая-то!
Часть вторая. В наступлении
1. Снова через Ильмень
К утру наступающего на земле дня 14-го января 1944 года на обоих берегах озера Ильмень было тихо. До рассвета оставалось всего ничего, немцы были уверены, что русские разведчики в это время не сунутся, и уже не освещали озеро ракетами и не обстреливали его. Тишина сохранялась и на восточном берегу, где в устье реки Мста сосредоточились на исходных позициях 58-я отдельная лыжная бригада, 299-й полк 225-й стрелковой дивизии, ее лыжный батальон и два аэросанных батальона. Разговаривали шепотом, ступали тихо, не курили. Обманчивая тишина не взорвалась, как бывает перед началом наступления, залпами артиллерийской подготовки. По тихо переданной команде батальоны и роты построились и походными колоннами двинулись к западному берегу. Среди этой молчаливой, с минуты на минуту ожидающей встречного огня, ранения и смерти массы людей шел рядовой Иванов. За спиной набитый патронами вещмешок, на груди автомат с полным диском, еще один диск на ремне, гранаты в карманах шинели. Как и всем, ему было неуютно от неизвестности, но сердце часто билось в груди не столько от тревоги, сколько от радости - не кто-то, а он шел в наступление, и, кто знает, может быть, ему выпадет счастье освобождать псковскую деревню Телепнево, в которой все еще живут в неволе мать и сестренки.