Талли

Симонс Паулина

Хедда выходила на Топикском бульваре и, встав на противоположной стороне улицы, ждала, когда Талли выйдет из кафе. Талли выходила после смены, и вид у нее был такой же замотанный, как у самой Хедды после работы. Иногда Талли шла домой пешком, иногда ехала на машине. Хедда смотрела, как Талли идет к голубому автомобилю Дженнифер, и замечала, что у нее худые ноги и короткие волосы. Хедда смотрела и вспоминала, как отец Дженнифер приехал однажды к ним домой и отдал Талли ключи от машины. Талли было запротестовала, но он только сказал: «Этого

хотела она», — и Талли взяла ключи. Хедда тогда удивилась, но не настолько, чтобы расспрашивать дочь.

Хедда смотрела, стоя напротив «Каса Дель Сол», как Талли садится в машину и несколько минут сидит там, а потом уезжает. Когда Талли работала у Карлоса, она шла пешком к себе в трейлер или отвозила домой какую-то светловолосую девушку. Из «Каса» Талли иногда выходила с мужчиной. Он садился в красивый красный автомобиль, а Талли садилась в свой. Совсем недавно рядом с дочерью появился еще один, но у него был всего лишь обычный помятый «форд».

Иногда Хедда тайком шла за Талли до самого трейлера и, гуляя по другой стороне Канзас-авеню, наблюдала за ней. Когда Талли задергивала занавески, Хедда садилась в автобус и ехала домой.

В канун Рождества 80-го года Хед да взяла сверхурочную работу: запечатывать коробки с химическим раствором для обработки сточных вод, по двадцать бутылок в коробке — так удобнее использовать их в небольших помещениях. Поздно ночью она пошла домой, поставила в духовку цыпленка, задремала и проснулась от запаха горелой птицы. Рождество она провела совершенно одна — в первый раз в жизни. Как обычно, без елки. В Новый год, опять одна, она в полночь заснула на диване. В первый день нового года она отработала две смены. Первого января 81-го года, за восемнадцать дней до дня рождения Талли, Хедда обедала в заводской столовой. Она наклонилась поднять упавшую на пол салфетку и вдруг чуть не упала со стула от резкой боли в правом глазу. Хедда встала, сделала несколько шагов, но боль пронзила ее снова, и она рухнула на пол. Она закрыла глаза и увидела черноту, потом открыла глаза и снова увидела черноту, и последней ее мыслью было: «Талли».

2

— Талли! К телефону! — крикнула Донна. На часах было пять тридцать.

Талли подошла к телефону. «Мужчина, — успела шепнуть Донна. — Очень серьезный голос».

Никто никогда не звонил ей на работу, кроме Шейки. «Что могло случиться?» — подумала Талли, поднимая трубку.

— Слушаю.

— Это Натали Мейкер?

— Да.

— Талли, это доктор Рубен из городской больницы.

— Слушаю.

— Талли, у меня плохие новости о вашей матери.

Молчание.

— Талли, вы слушаете?

— Да.

— Мне очень жаль.

Молчание.

— Талли, у вашей матери инсульт. Сейчас она у нас, в палате интенсивной терапии. Мы не знаем, выживет ли она. Если выживет, то неизвестно, в каком она будет состоянии.

Молчание.

— Талли? Что с вами? Вам, должно быть, очень тяжело.

— Да.

— Вы

можете приехать в больницу, подняться на второй этаж, назвать себя, и вам позволят повидать вашу мать. Хорошо?

— Да, — сказала Талли и повесила трубку.

— Талли? Ничего не случилось? — спросила Донна.

— Нет, — сказала Талли, вернулась к столикам и доработала смену.

После работы она пошла домой, приняла душ и сразу легла в кровать.

На следующее утро Талли поехала в больницу. Сестра проводила ее до палаты, и несколько минут Талли смотрела на мать.

— Можете посидеть рядом с ней, если хотите, — предложила сестра. — Не волнуйтесь, вы не побеспокоите ее.

Талли кивнула. Вскоре она ушла из больницы и поехала к Святому Марку.

Этим же вечером Джереми, прилетевший из Нью-Йорка, холодно досмотрел на Талли и сказал:

— Я звонил в «Каса Дель Сол». Донна сказала, что ты в больнице.

— Я прекрасно себя чувствую, — ответила Талли.

Джереми покачал головой.

— Я имел в виду совсем другое. Донна сказала, что ты пошла в больницу навестить мать.

— Да, — сказала Талли. — Она не очень хорошо себя чувствует.

— Талли! — закричал Джереми. — Ты говорила мне, что твоя мать умерла!

— Ах, да, — медленно проговорила Талли. Она посмотрела на него и пожала плечами. — Ну-у…

— Ну-у? Ну-у? Что это еще за «ну-у», черт возьми? Ты лгала мне, Талли?

— Ну, наверное, — сказала Талли, — моя мать все еще жива.

Джереми был страшно расстроен.

— Как ты могла обмануть меня в этом? Когда дело касается твоей родной матери. Ради Бога, почему?

— Вот как? А если бы я обманула тебя в чем-нибудь другом, это было бы нормально, да? — спросила Талли.

— Талли, ответь мне ради Господа Бога, почему ты сказала, что твоя мать умерла?

— Мы недостаточно близкие люди, — отозвалась Талли.

— Не сомневаюсь! — воскликнул он. — В чем еще ты меня обманула?

— Не знаю, — усталым голосом ответила она. — Я не могу ничего сейчас придумать. Но будь уверен, я тебе скажу, если вспомню.

— Как я могу тебе доверять, если ты лжешь мне, Талли?

— Если бы ты не задавал мне столько дурацких вопросов, мне не пришлось бы тебе лгать!

— Почему бы просто не сказать, что ты не хочешь говорить о том-то или о том-то?

— Да потому что это бесполезно! — закричала она. — Потому что у тебя тут же появится отвратительный сочувствующий взгляд и ты произнесешь: «Давай па-а-га-ва-ри-им» об этом. А я не хочу об этом «га-ва-а-ри-ить», черт побери!

Джереми долго молчал. Наконец уже спокойно спросил:

— Как она?

— У нее был удар, — ответила Талли тоже спокойнее.

— О Талли, — сказал Джереми, кладя руку ей на спину. — Мне так жаль.

Она отодвинулась от его руки.

— Все нормально. Я уверена, что она поправится.