Там, где кружат аспиды
Шрифт:
— Похвист… — тихо позвала друга Лёля.
— Опоздал я? — будто не веря, спросил он, прижимая высохшее тело русалки к груди и укачивая её, как любимое дитя. — Ушла, меня не дождавшись?
— Нет, жива она ещё, приглядись. — Лёля осторожно коснулась груди Ульяны, ощущая слабое движение под своими пальцами. — Да только… Я не могу её исцелить, сил не хватает.
— А кто может? Кто?
Безумно сверкнув глазами, Похвист подхватил Ульяну на руки и бросился вниз по ступеням. Лёля побежала следом, но долго ей бежать не пришлось. У самого подножия Похвист рухнул
— Стрибог, спаси её. Ты ведь бог великий, над Явью один из сильнейших. Если Ульяну мою мне вернёшь, клянусь, я тем внуком стану, каким ты хочешь! Никогда перечить тебе не буду, все приказы выполню безропотно, но помоги!
— Брат… — выдохнул Сарма, израненный, в окровавленной одежде. Даже он, самый из братьев старший, потерянным казался, а уж Стрибог и подавно на Ульяну смотрел с недоумением и жалостью.
— Внук мой… Да как помочь ей?.. Что произошло? — Стрибог опустил ладонь Похвисту на голову, погладил по спутанным, отросшим волосам.
— Чтобы Ульяна по Калинову мосту пройти смогла, доверила ей Морена, сестра моя, слова запретные… — нерешительно выступила вперёд Лёля, избегая смотреть на отца. — Скипер-Змей два дня над Ульяной измывался, а она ничего ему не сказала. Если бы она сдалась, всё это войско в Явь ушло, и тогда… тогда… — Лёля проглотила подступившие слёзы, но она не хотела плакать, не успев рассказать, как много для Яви сделала умирающая русалка. — Я не знаю, как она пытки снесла. Ульяна из любви к Яви держалась и из любви к тебе, Похвист… — Лёля обернулась к скорбящему богу ветра, но он не пошевелился.
— Дочь моя, — позвал её Сварог. — Как ты здесь оказалась? Почему из дома ушла, никого не предупредив? Как из Прави выбраться смогла?
— Почему бежала я от тебя, ты знаешь. — Лёля посмотрела на Сварога, и её сил хватило, чтобы не отвести глаза. — Я ушла того искать, кого ты из жизни моей выкинул. И всё равно мне, примете вы его или нет, потому что теперь…
Её прервал исступлённый крик. Похвист, не переставая кричать, выхватил из ножен стоящего недалеко Встока изогнутый кинжал и полоснул собственное запястье. Кровь брызнула на чешую русалки, на обескровленные тонкие губы, на грудь голубого сарафана.
— Пей, Ульянушка моя, пей! Только не умирай, родная, ты только живи! — Кровь бога ветра пропитывала одежду Ульяны, расплывалась багряными пятнами.
— Да что же ты делаешь, самоубивец! — Всток схватил брата за руку и дёрнул, заставляя уронить кинжал.
Всток оторвал Похвиста от окровавленной русалки, а с другой стороны его здоровую руку удерживал второй бог ветра, Лёле не знакомый. Лёля, так и не ответив отцу, в мгновение ока оказалась подле и положила ладонь на рану Похвиста, затягивая порез.
— Что же ты говорил, кровь у тебя холодная… Врал… Горячая она…
Лёля обернулась. Губы Ульяны, кровью любимого расцвеченные, застыли приоткрытые, будто в полуслове, а больше ничего не изменилось. Казалось только, что последние слова совсем без сил её оставили.
— Пустите
Похвист, рыдая, упал возле Ульяны. Он что-то ей шептал, о чём-то просил, но Лёля не слушала. Как в тумане она обвела взором лица окружающих. Кто-то плакал, кто-то сдерживал слёзы, но никто не торжествовал, хотя их победа того заслуживала. И только одни глаза смотрели спокойно и уверенно. Они вспыхнули улыбкой и теплом, поймав Лёлин взгляд. Глаза, как у Похвиста, да небом Яви озарённые.
Лёля думала, что Догода идёт к ней. Она слышала удивлённые шепотки за его спиной, ведь многие погибшим бога ветра южного считали, а в обличие змея летающего не видели. Такой же, как остальные победители, будто бы выкупанный в чужой крови, он прошёл мимо Лёли, припадая на ногу. Догода опустился перед Ульяной на одно колено, а в кулаке его блеснула цепочка с висящей на ней серебряной монетой.
— Я принимаю тебя, сестрица, — мягко произнёс он. — Принимаю тебя как члена семьи своей. Стань брату моему спутницей хорошей. Кабы мог я ему жену отыскать, никого, кроме тебя, не пожелал бы. Храните любовь свою, сколько бы Род вам ни отмерил. А я, когда вернусь, с пра-пра-пра-правнуками вашими понянчусь.
Догода очень аккуратно, будто касаясь хрупкой бабочки, потянулся к Ульяне, приподнял её голову и застегнул цепочку на шее. Серебристая монетка опустилась Ульяне на грудь, словно здесь всегда было место её законное. И тогда, медленно, не сразу, до Лёли дошёл смысл сказанных Догодой слов. А когда дошёл, она метнулась к нему и напитанную кровью рубаху на его груди дёрнула.
В тот момент Лёля его возненавидела. Возненавидела за то, что он так светло и немного грустно улыбался, когда на теле его зияла рваная рана размером с её кулак. Слишком большая, слишком пугающая, слишком смертельная для его впалой мальчишеской груди. Лёля протянула руку, чтобы коснуться окровавленной кожи, вытянуть на себя боль, исцелить, но Догода перехватил её запястье.
— Не надо, — с печальной улыбкой он пожал плечами. — Ты не сможешь. Не нужно тебе страдать зазря.
Поняла Лёля, что не было никакой ненависти. Это просто сердце её треснуло от распирающей любви. Она ничего не могла сказать. Зачем, когда всё без слов ясно было. Он отдал свою жизнь, свою возможность спастись за жизнь Ульяны. Поступок такой простой, такой понятный и такой беспощадный.
— Ну что ты плачешь? — Догода заглянул ей в лицо лучистыми глазами. — Разве ты бы иначе поступила?
— Догода, внучек… Ты ли это? — спросил Стрибог, подходя к ним медленными, настороженными шагами. — Так ты жив был всё это время?
— Здравствуй, дед! Был. — Лёля не понимала, как несмотря на страшную рану, Догода не переставал улыбаться. — Я бы ещё пожить хотел, но ты уже раз меня оплакал, второй не так горько будет. Через тысячу лет вернусь, а твоя борода уже, поди, земли достигнет.
— Догода? Это тот самый Догода?! — удивился Сварог и насупился. — Что ты с дочерью моей рядом делаешь? Говорили мне, на путь зла ты ступил, Яви вредить вздумал…