Там, где мы служили...
Шрифт:
На месте мотоцикла и группы бандитских командиров поднялись три фонтана фугасных разрывов. Миномёты били с резкими, отрывистыми хлопками, и мины летели, рвались, размётывая землю…
Витька послал короткую очередь в амбразуру, и следом Жозеф выпустил гранату — ДОТ изнутри осветился багровым пламенем разрыва. Защитники лагеря выбегали наружу — стрелять из зданий было почти невозможно — и падали под огнём штурмовиков, перебежками подбиравшихся всё ближе и ближе.
Витька держался вместе с Олегом и Жозефом, прикрывая гранатомётный расчёт. Жозеф методично выпускал гранату за гранатой в дверные проёмы, Олег держал
— Что это?! — крикнул бежавший по другой стороне улицы Эрих. Следовавший за ним Майкл повернул голову, и Витька, увидев его бледное лицо, тоже посмотрел вперёд.
Впереди висели люди. Нет, не стояли, а именно висели — густо, рядами. Плечо к плечу. Висели на балках, торчащих из стен. На этих балках когда-то, видимо, лежали навесы, которые потом разобрали…
Слева за домами кто-то закричал. Страшным звериным криком, и Витька чутьём понял — там — тоже вот так. Штурмовики остановились во всём разгоне атаки. И только теперь ощутили запах гниения…
Повешенных было много, не меньше тридцати на каждой стороне. Одинаково голые трупы со скрученными за спиной руками, но некоторые совсем высохли, другие выглядели только что казнёнными, тртьи разлагались, и черви, ползая по шелушащейся коже, падали наземь и извивались на пластиковых плитах, которыми была выстлана дорога, среди нечистот и засохшей крови… Трупы слегка раскачивались в ряд, и почти невозможно было понять, кто из них кто, кому сколько лет, кто какого пола…
Взвод застыл, оцепенел. Штурмовики могли, не морщась, ползти по трупам, зашивать на себе раны, рубить живое лопаткой или тесаком. Но пройти по этой узости, между безмолвных качающихся рядов, слепо глядящих на них слева и справа, казалось выше человеческих сил…
Снова послышался крик. Но теперь — спереди. Кричал ребёнок, без слов, истошно, страшно кричал, и этот крик никак не мог оборваться…
— Там наших, наших убивают! — хрипло проревел белокурый швед из отделения огневой поддержки, и его ангельское лицо — характерное для юных северян — стало ужасным. — Вперёд!
Он был рядовой — но его послушались. Нельзя было не послушаться, потому что крик захлебнулся — и тут же возобновился. Штурмовики молча ринулись через улицу, и слышалось только сиплое дыхание, топот ног и лязн оружия.
Проулок между службами выходил на широкую лестницу — в сущности, сразу начинался спуск в ту яму. По периметру вала торчали колья, и на них были посажены люди, но это уже не могло остановить или ошеломить, только Скобенюк чужим голосом пролаял:
— Никого не брать!
Другие взводы высыпали наружу тоже, разбежались по окружности. Прожектора погасли, в свете пожаров и горящих мин (они ещё горят?! Сколько же времени прошло с начала атаки?!) на дне ямы шевелилась, бурлила, кричала какая-то масса, витднлись руки, головы, слышались странные, нечеловеческие звуки, о происхождении которых страшно было гадать. Кое-где на склонах виднелись залёгшие охранники, и Витька неожиданно для себя холодно подумал: «Всех кончать.» И, когда штурмовики уж готовы были броситься вниз, оттуда послышался истошный, злобный визг — на ломаном английском:
— Не подходить! Не подходить! Стой! Убьём! Зарежем! Всех!
Выстрела снайперки никто не слышал, но кричавший захлебнулся… однако внизу тут же началась стрельба, разноголосо
— НЕ СТРЕЛЯТЬ!
Никто как-то не предполагал, что вдвое превосходящая атакующих числом охрана станет прятаться за спины пленных. Вообще-то это само собой напрашивалось, но для такого решения надо было бы встать на точку зрения махди, на точку зрения бандита, на точку зрения того, кто ставил эти виселицы и колья.
А на такую точку зрения встать не мог ни один из штурмовиков.
Ямину затопила тишина. Сотня метров вниз. Под огнём врага. Не стреляя.
Что останется от роты?
— Бросайте оружие! — прокричал кто-то из штурмовиков. — Бросайте, гады, всё равно не уйдёт никто, бросайте!
Внизу завижзали, завыли, стреляя наугад, веером. Витька увидел, как двое штурмовиков наискось покатились по склону; один застрял в выбоине, неловко вывернув руку, второй съехал почти до самого дна и куда-то провалился — осталась торчать нога. В ответ открыли огонь снайперы, русский увидел совсем рядом помертвелое лицо Кайсы, досылающей патрон… Внизу опять заревели, завизжали:
— Не стрелять! Мы вашим кишки режем! Смотрите, не стрелять!
Внизу что-то происходило. Что-то страшное. Рядом ругался в голос Жозеф, пудово матерился Олег. Кто-то неподалёку всхлипывал от злости. Джек, лёжа за одним из кольев, кусал перчаточный кулак. Внизу снова включился прожектор, осветил какую-то кучу, тёмную, местами ещё шевелящуюся — не хотелось даже догадываться, что это такое… Оттуда закричали по-русски:
— Пар-ни, парни, что же вы?! Бейте их, бейте их на х…й, нас не жалей… — крик захлебнулся страшным, булькающим кашлем, но другой голос, совсем детский, взвинтился следом, как вихрь:
— Пуцуйте! [37] Пу-цуй… ахххххх…
Ожидание становилось непереносимым. Хотелось закричать, сломя голову, броситься вниз, лобраться, дорваться, рубить, бить, убивать… Несколько человек так и сделали — молча, без команды — и не успели пробежать и десятка метров.
— Что делать?! Что делать?! — неожиданно для себя самого бешено закричал Витька. — Командир, что делать?!
— Заткнись! — Джек ударил его по шлему, сплюнул. — Попробую я… пошло оно всё…
37
Стреляйте! (серб.)
Эрих не дал ему подняться — прижал к земле, прохрипел:
— Wohin, Dummkopf?! Es ist Tod… Tod… [38] — видно было, как по щекам немца катятся яростные слёзы.
Сто с лишним метров… Сто с лишним метров. Ледяной пот тёк по спине Витьки. Пулемёт — мощный, надёжный — казался жалким и слабым, просто бесполезной железкой…
— Где Елена? — спросил Олег. Русский выглядел полупьяным, глаза блуждали. Витька не знал, где сержант, он так и хотел ответить… но она неожиданно возникла правее. Вскочила на низенький бортик, качнулась и вскинула ко рту… мегафон.
38
Куда, болван?! Это смерть… смерть… (немецк.)