Там, где мы служили...
Шрифт:
— Погоди! — вскрикнула Елена. — Мы сейчас!
— Оденемся, оттащим карасей и проводим, как следует, — пояснил Эрих уже почти на бегу.
Те, кто находился на аэродроме в это время, наблбюдали довольно странную картину: девять штурмовиков в полевой форме провожали мальчишку в парадной, восседавшего в новенькой инвалидной коляске. Они хохотали, хохотал мальчишка… а на середине площадки девушка-сержант, приняв строевую стойку, звонко скомандовала:
— Отделение — становись! Смирно! — тут же образовался чеканный строй — линия вздёрнутых подбородков и носков сапог. — Равнение — на средину!
Пётр
— Ура! Ура! Ура!
— Мы тебя проводим до самого трапа, — сказала Елена, выйдя из строя. Пётр хотел, кажется, возразить — но потом вздохнул и кивнул:
— Спасибо.
Они даже не успели рассовать карасей для хранения — вошедший Мальвони отвлёк их уже свмим своим видом. Итальянец был откровенно бледен.
— Ребята, — выдохнул он, — через полчаса построение роты в парадной форме. Расстрел…
10
Парадную форму Витька надевал второй раз в жизни. Первый раз это было перед выпуском из лагеря. Сейчас, как и тогда, его трясло, словно на сильном морозе. Но тогда он знал — это нервный озноб, вызванный величием момента. А сейчас… впрочем, может быть, и сейчас это было величие — но страшное. Тело Витьки двигалось совершенно автоматически — в голове была каша.
Отделение собиралось в полном молчании. Никто ни с кем не говорил, избегали даже смотреть друг на друга — и двигались как-то замедленно, словно бы старались все оттянуть предстоящий момент.
Витька всегда гордился парадной формой. И не думал, что придётся когда-нибудь надеть её по такому ужасному поводу.
— Становись! — Елена отдавала эту команду за сегодня второй раз. Но первый раз это было… а сейчас… Джек прошёл вдоль строя и замер на фланге. Елена бегло осмотрела всех и напряжённым голосом подала новую команду: — Разойдись! Строиться снаружи!..
…Рррах, рррах, рррах! На плац вышел последний взвод, застыл ровным квадратом бело-чёрно-золотого цвета — в строевой стойке с высоко поднятыми подбородками. Строй образовывал букву П, в центре которой стоял капитан Фишер — рядом с голым флагштоком.
Чеканя шаг, на левый фланг вышли и выстроились шесть барабанщиков. Одинаковым жестом сдвоили и бросили к правому бедру палочки.
— Смир-на! — резко врозвучал голос Фишера. И — слитный щелчок каблуков окаменевшей роты.
Витька смотрел во все глаза. Он понимал, что происходящее ужасно… и в то же время стремился увидеть то, что должно случиться. В самом ли деле это — так страшно? Что при этом чувствуешь? И чувствуешь ли что-то вообще, или это будет похоже на сон, в котором знаешь, что это — сон? Мальчишка не отрывал взгляда от подковообразной стенки, сложенной из двойного ряда мешков с песком и установленного напротив неё — в пяти метрах — обычного «печенега» на высоко поднятой треноге. От пулемёта тянулся провод, куда — не очень понятно, но куда-то к мешкам.
«Дам!.. Дам!.. Дам!.. Дам!..» — медленно, с расстановкой, заговорили барабаны, заглушая звук новых шагов — и казалось, что группа, появившаяся на плацу, движется бесшумно. Четверо сержантов с
Барабаны н еумолкали. Видно было, как взлетают, на миг замирают в высшей точке, палочки. Потом — падают, и: «Дам!.. Дам!.. Дам!..»
Поворот. Сержанты перестроились, со стальным лязгом скрестив клинки — барабаны умолкли, и снова зазвусал голос Фишера:
— Юханссон, рядовой 1-го ударного отделения 6-го штурмового взвода роты «Волгоград» 10-й сводной дивизии! За трусость на поле боя перед лицом врага, выразившуюся в оставлении позиций, повлёкшем за собой гибель товарищей, вы лишаетесь чести и достоинства солдата и приговариваетесь к смертной казни через расстрел — именем Солнца! Приговор привести в исполнение немедленно!
«Ра-та-та-та-та!..» — извергли барабаны длинную, грозную дробь. Витька почувствовал, что ему трудно лдышится. Он видел лицо скандинава, белое и неверящее. На нём читалось: «Как?! Это — со мной?! Но этого не может быть!» Когда Фишер сорвал с формы первую эмблему, Дан вздрогнул, словно в него уже попали пули — и закрыл глаза. Так и стоял с закрытыми глазами, вздрагивая при каждом рывке. Когда Фишер отступил, Дан едва не упал. Распахнул глаза, словно в безумной надежде проснуться…
Не сон. Это был не сон. Барабаны смолкли, и он снова пошатнулся.
— Предлагаю снять с ваших бывших товарищей ответственность за вашу смерть, — сухо сказал Фишер.
Скандинав по-строевому повернулся и пошёл к стенке из мешков. Барабаны снвоа ударили — длинно, упорно, громко. Дан обернулся, поискал кого-то взглядом в строю. Потом встал перед мешками прямо и нажал на что-то, чего Витька не видел со своего места, ногой.
«Печенег» бесшумно подпрыгнул, окутался дымом, изрыгнул короткую, неслышную в грохоте барабанов очередь. Дан отлетел назад, схватился раскинутыми судорожно руками за крайние мешки, парадный френч разорвался алыми брызгами. Из мешков посыпались тут и там светлые струйки песка. Ещё секунду расстрелянный пытался удержаться на ногах, потом упал — боком. Песок всё сыпался, струился с его развороченной спины в лужу крови, быстро расплывающуюся вокруг.
Барабаны умолкли.
11
Первое, что сделал Дэниэль, войдя в блиндаж — сорвал и отшвырнул шлем. Потом повернулся к остальным окаменевшим лицом:
— Чего вы все… — он перевёл дыхание, — …молчите?! Чего вы молчите?!
— Хватит, — Эрих с усилием расстегнул воротник френча.
— Да как это — хватит?! За что его убили?!
— Не убили, а расстреляли. За трусость, — устало пояснил Джек. — Разница.
— Идиот! — закричал Дэниэль. — Все вы… идиоты! Хороших под барабан — на гражданку… правда, без гног… а плохих — под барабан на тот свет, а вы это воспринимаете, как… кто вам дал право решать, кто есть кто, кто хороший, а кто плох…
— Подними шлем, — сказал Джек. Дэниэль осекся, моргнул, посмотрел непонимающе. Спросил с искренним удивлением:
— Что?
— Берет подними. На нём, если ты не заметил, герб. Герб Человечества. Которому мы служим. Добровольно. Все.
— Что? — на этот раз голос Дэниэля был страшным. Он схватил шлем и размахнулся, намереваясь швырнуть его под ноги… но Джек перехватил его за руку. — Пусти, гад!
— Пожалуйста, — Джек отнял шлем, бережно положил на кровать и отпустил Дэниэля. — И помолчи ради неба.