Тамара и Давид
Шрифт:
ГЛАВА III
Отдав ларец с драгоценностями франкам. Гагели и не подозревал, что посеет раздор между рыцарями, охладит в них всякое желание хлопотать о свидании с Саладином и принимать какое-либо участие в судьбе его повелителя.
Вскрыв ларец, оба были поражены количеством и величиной драгоценных камней, которые могли посчитаться редкостью даже на Востоке, где западные короли и рыцари надеялись пополнить запасы оскудевших казнохранилищ различными драгоценностями. Тут были огромные жемчужины, яхонты, гранаты, смарагды,
Молчание, долгое, напряженное, воцарилось между франками, устремившими взоры на ларец и, видимо, не находившими слов, чтобы обменяться впечатлениями. Каждый из них как бы стыдился перед другим обнаруживать жадность, высказывать затаенные глубоко корыстные мысли. Они не успели высказать своего мнения, как вошел невольник и доложил, что поверенный константинопольского императора Исаака просит графа Бувинского принять его по важному и неотложному делу.
Густав поспешно закрыл и спрятал ларец и с радостным возбуждением произнес, обращаясь к Раулю:
— Этот посланник подоспел как раз вовремя. Он нам может принести большую пользу, если мы сумеем узнать от него то, что нам надо. Будь осторожен. Не произноси ни слова, иначе мы лишимся того, что имеем, — и, обратясь к невольнику, прибавил, — веди немедля гостя да присмотри, нет ли поблизости каких лазутчиков или, еще хуже, исмаэлитов!
Эта предосторожность была нужна в этой стране, где кишмя кишели перебежчики, шпионы и изменники, переходившие из одного лагеря в другой и всячески вредившие неугодным им рыцарям, а особенно вождям, которым они служили.
— Если до ушей исмаэлитов дойдет весть о наших сокровищах, — озабоченно промолвил Густав, — они не остановятся перед тем, чтобы напасть на нас. Вот когда тебе надлежит проявить свою храбрость и поговорить с ними языком копий и мечей, дабы освободить землю от этих гнусных изуверов.
Рауль отметил, что Густав назвал ларец «нашим сокровищем», что означало, что он больше не предполагал расстаться с драгоценностями и не только не выключал Рауля из обладания ими, но даже призывал его защищать добычу. Он не успел насладиться радостью сознания, что он — владелец богатства, которое весьма прочно и надолго обеспечивало ему жизнь в будущем, как вошел Лазарис. Рауль сейчас же обратил внимание на наружность грека, на его некрасивое; но резко врезывающееся в память лицо византийского склада, которое невольно заставляло остерегаться его и во время общения с ним взвешивать каждое свое слово. Лазарис хорошо объяснялся на многих языках, так как много путешествовал по чужим странам, и заговорил с Густавом по-французски.
— Привет тебе, достопочтенный Лазарис, — любезно ответил Густав, решив осторожными расспросами узнать у него все подробности относительно иверской царицы. — Давно мы с тобой не видались. Что привело тебя в город, где ислам празднует свою победу над христианством?
— Восточная мудрость гласит, что здесь был сотворен первый человек, и сюда соберутся народы в последний день, когда великий судья будет судить живых и мертвых. Здесь Юг соединился с Севером, Восток
Цветистые фразы Лазариса не удовлетворили пытливой любознательности Густава, который понял, что за ними скрывается желание уклониться от прямого ответа. Вероятно, заметив недовольство Густава, Лазарис докончил:
— Я послан к Саладину с личным письмом императора Исаака. Судьба благоприятствовала мне, так как великий султан после нападения исмаэлитов прибыл в Дамаск и избавил меня от необходимости ехать к нему в Акру.
— Какое нападение? — спросили в изумлении оба рыцаря. С тех пор, как они прибыли в Дамаск, их мысли были всецело заняты золотом, и они не имели сведений о Саладине и его свите.
— Если доблестным рыцарям известно про эту страшную секту, то мне мало остается добавить к сказанному. Саладин решил истребить исмаэлитов, за что они жестоко мстят ему. Провидение, к великому удивлению, сохранило жизнь султану, и он избежал страшной опасности. Это происшествие так повлияло на него, что, объятый смятением, он бросил Акру и на некоторое время удалился в Дамаск. К сожалению, султан предался молитве и уединению, и мне не удалось получить у него свидания.
Извещение Лазариса произвело на рыцарей различное впечатление.
— Да поможет провидение султану истребить с лица земли этих гнусных извергов! — воскликнул Густав в сильном беспокойстве, так как больше всего боялся сейчас всяких грабителей и разбойников. Он не думал о том, что сам уподобился исмаэлитам, беззастенчиво завладев чужими драгоценностями; он даже вменял себе это в заслугу, а не в преступление. Вслед за этим его осенила утешительная мысль, что султан, находясь после покушения в тяжелом состоянии, откажется принять посольство французского короля. Значит, они могут спокойно уехать, сняв с себя всякую ответственность за невыполненное поручение. Рауль, однако, воспринял слова грека совсем иначе, чем Густав. Теперь он понял, почему битва под Акрой, когда франки должны были уже понести поражение, вдруг закончилась паникой среди мусульман, и они не воспользовались своей победой.
— «Надо немедленно снимать осаду Акры и возвращаться в Европу», — подумал он, и мысли его устремились к ларцу с драгоценностями. Он опять испытал радость от сознания, что может спокойно вернуться в Европу и предаться утехам праздной и разгульной жизни.
— Император Исаак, как я вижу, не изменил своей политики, — ядовито заметил Густав, — одной рукой пишет письма Саладину, а другой шлет ласкательные заверения крестоносцам. Поведай нам, с каким поручением тебе надлежит явиться к султану?
— Император Исаак не удостоил меня своей доверенностью, — скромно ответил Лазарис. — Со мной прибыл принц Алексей Дука. Он как представитель императорской фамилии будет вести переговоры с султаном.
Сообщение, сделанное греком с такой откровенностью, показалось Густаву подозрительным, и он подумал: «Не стал бы Исаак рассылать делегации в такое тревожное время, если бы не задумал чинить вред крестоносцам. Стараясь услужить Саладину, он, несомненно, блюдет свои интересы и преследует враждебные нам цели».