Тавриз туманный
Шрифт:
– Кто это?
– спросила она, увидев твой портрет, висящий над моей кроватью.
– Это мой знакомый и лучший друг, - сказала я.
– Знакомый - знакомому рознь. Существуют шапочные знакомые, но есть и знакомые, за которых можно отдать душу. Скажи же, к каким из них он принадлежит?
– За него я готова на любую жертву.
– Хотела бы ты стать его женой?
– Хотела бы.
– Тогда почему же ты не выходишь за него?
– Выйти замуж - это не в гости идти. Раскрыл двери и вошел. Прежде чем войти в дом мужа, надо войти в его сердце, вернее, из двух душ создать одну.
– Но неужели ты в твои годы, с твоей красотой, еще не научилась находить пути к сердцу любимого?
– Раскрыть закрытую дверь и переступить через порог...
– А ты что же, ждешь, чтобы он сам распахнул ее и сказал: "Пожалуй в мое сердце". Разве это бывает?
– Но что же я могу сделать?
– А ты не знаешь?
– Нет.
– Если всякая кража - грех, то кража сердца мужчины, совершенная девушкой, законна.
– Я этого не умею.
– А ты говорила ему?
– На словах нет. Но давала понять своими действиями.
– Что же он сказал?
– Он не дал решительного ответа.
– Любит он тебя?
– Возможно, любит. Он очень деликатен со мной, но его отношение ко мне - не простое уважение. Я чувствую, что внимание, оказываемое им мне, продиктовано любовью.
– А ты не пробовала проверить в нем признаки любви?
– спросила она.
– Нет, да как же я могла сделать это?
– Он дрожит, трепещет, бьется ли его сердце, когда он подходит к тебе, обнимает, целует тебя?
– У нас не такие отношения. Он человек сдержанный, порядочный. Он только иногда прикасается к моим волосам и при этом я забываю обо всем на свете.
– Когда-то и я была такой, как ты, - воскликнула она.
– И я любила одного молодого человека. Родители не отдали меня за него и хотели выдать за человека, которого я не любила. Слава богу, что он оказался революционером и погиб во время столкновения Саттар-хана с девечинцами.
– А ты не можешь теперь выйти за любимого?
– спросила я.
– Нет, он сейчас женат. За Рафи-заде я вышла по любви. Раньше он не любил меня, но потом вынужден был полюбить.
– Как же ты добилась этого?
– При помощи молитв и заклинаний. При содействии Чэркизы-Гюльсум. Она написала для меня заклинание, и я сделала все, что она потребовала. И теперь он сам ходит за мной по пятам и не сводит с меня глаз.
– Ну что ж, - сказала я.
– Пусть она напишет и для меня. Что нужно для этого?
– Во-первых, пятнадцать туманов, затем нужно понести ей несколько волос с головы любимого человека и его носовой платок, который после прочтения над ним молитв, надо вложить обратно к нему в карман. Мужчины таковы. Чем больше их любишь, чем больше отдаешься душой и сердцем, бросаешь свое сердце под их ноги и не спишь ночами, - тем меньше они любят нас. Надо постоянно возбуждать их ревность, надо, чтобы у них были соперники, надо дать им почувствовать, что ты познакомилась с другими и что есть новые претенденты на твою руку и сердце. Тогда он, как тень, будет следовать за тобой и обивать порога твоего дома. Когда бы ты ни вышла на улицу, ты встретишь его у дверей, и чем небрежней, холодней ты отнесешься к нему, тем его чувства будут глубже и он будет любить тебя еще больше.
Я
– Нет!
– сказала я.
– Все это чуждо моей натуре, и я этого сделать не сумею. Существующие между нами дружеские отношения далеки от того, что предполагаешь ты.
В САДУ НИЗАМУДДОВЛЕ
В одиннадцать часов утра на фаэтоне Гаджи-Самед-хана приехал ко мне Махмуд-хан с вооруженным телохранителем и вручил письмо Гаджи-Самед-хана.
"Уважаемый друг! Прошу вместе с вашей ханум пожаловать на торжественный обед, устраиваемый мной в честь генерального консула.
Жду вас к двум часам дня.
Ваш доброжелатель
Самед".
Махмуд-хан закурил кальян.
– Как чувствует себя его превосходительство?
– справился я.
– Слава аллаху, его превосходительство чувствует себя прекрасно. Должен заметить, что его превосходительство расположен к вам так, как ни к кому в Тавризе. Он постоянно изволит говорить, что такие люди, как Абульгасан-бек наша гордость.
– Его превосходительство является гордостью всех азербайджанцев, заметил я в ответ.
Махмуд-хан отодвинул кальян и встал.
– Сюда ли следует вам прислать фаэтон?
– спросил он, прощаясь.
– Не беспокойтесь, у нас свой экипаж.
– Это само собой. Но приехать на обед в экипаже его превосходительства - особая честь. Его превосходительство оказывает эту милость очень немногим.
Мы условились, что фаэтон будет прислан за мной. После ухода Махмуд-хана я задумался. На обеде должен был присутствовать весь состав дипломатического корпуса. Нам предстояло слышать одни лишь фальшивые уверения и видеть картину угодливости, лести и низкопоклонства. Вряд ли мы там узнаем что-нибудь, могущее принести пользу нашему делу.
Идти было все же нужно, и, в частности, мне хотелось во время встречи с Гаджи-Самед-ханом выяснить, какое впечатление произвели на него прокламации. Я отправился к Нине сообщить ей о приглашении.
– Нина больна и не пошла на работу, - сказала встретившая меня на балконе Тахмина-ханум.
Я вошел к Нине, которая действительно чувствовала себя плохо.
– Сядь, - сказала она.
Взяв стул, я сел около ее кровати. Откинув волосы, я прикоснулся к ее лбу. Голова ее пылала. Я знал причину ее недомогания. Всякий раз, когда она нервничала, у нее появлялась температура. Махмуд-хан не давал ей покоя. Игнорируя дружеское расположение ко мне Гаджи-Самед-хана и царского консула, он продолжал приставать к Нине, зная о моей заинтересованности в ее судьбе.
Достав из-под подушки несколько бумаг, Нина протянула их мне. Одна из них была копией шифрованной телеграммы, отправленной царским министерствам иностранных дел тавризскому консулу.
"Из министерства иностранных дел тавризскому генеральному консулу номер 867, 12 мая.
Расшифровать лично.
Абдуррэззак-бей выехал. Он у нас на жалованье. Цель его поездки в Тавриз - сблизиться с Шуджауддовле. Он хочет принять иранское подданство и поступить на руководящую работу. Соблюдайте осторожность. Воздержитесь от каких-либо выступлений против турок. Абдуррэззак-бей не должен иметь никаких явных связей с консульством. Подробности письмом.