Тавриз туманный

Ордубади Мамед Саид

Многие состоятельные семьи покинули Тавриз. С каждым днем беженцев становилось все больше. В автомобилях, на фаэтонах и даже арбах, нагруженных до отказа, они ехали в Джульфу, а оттуда дальше - в Россию.

Караваны опасались выходить на дороги, прекратился подвоз продовольствия. Купцы, старались припрятать продукты, запечатали закрома. Русские подданные, до сих пор под покровительством царского правительства занимавшиеся торговлей, закрывали свои лавки, а то и вовсе уезжали, уходили из города. Цены на рынках поднялись неимоверно высоко,

населению грозил голод.

Революционный комитет, занятый организацией обороны, вынужден был принять срочные меры, чтобы предотвратить продовольственный кризис. Вместе с товарищем Алекпером я убеждал немногих купцов, состоявших в партии, не впадать в панику и продолжать торговлю. С большим трудом нам удалось уговорить их. Все отказывались, ссылаясь на то, что наш ближайший друг Мешади-Кязим-ага тоже закрыл свою контору. Необходимо было в первую очередь уломать упрямого старика. Последние дни он сидел дома, уныло глядя в одну точку, словно справлял траур по близкому родственнику.

Я отлично понимал, о чем он горюет: он опасался разгрома своих амбаров, доверху набитых товарами. Я решил поговорить с ним.

– Что вы так пригорюнились, ага?

– Да так... сам не знаю...

– Что значит "так"? Не без причины же вы расстроились? О чем вы думаете?

– Я ведь революционер, как же не задумываться? Можно ли быть спокойным в такое тяжелое время?

– Поклянитесь, что вас беспокоят только судьбы революции.

– Вот это да! Если мы не будем верить своим товарищам по оружию, кому же можно доверять?

– Я вам верю, а вы мне?

– Клянусь торжеством революции, вам верю, как самому себе.

– Если так, выслушайте меня и успокойтесь: даже в случае вторжения турок в Тавриз вы не потеряете ни гроша!

Мешади-Кязим-ага почесал концом своего чубука затылок и многозначительно посмотрел на меня.

– Что ж, охотно поверил бы этому, но...

– Клянусь жизнью ваших сыновей, я говорю серьезно, а не просто ради того, чтобы уговорить вас.

– Да здравствует революция! Все мое состояние я готов отдать вам и Нине-баджи. А их вы видели?

– Кого это их?

– Ну их... да...

– У них нет имен, что ли?

Мешади-Кязим-ага посмотрел на меня, потом на товарища Алекпера. Я понял, что он хотел говорить со мной наедине.

– Ничего, ничего, от товарища Алекпера у меня нет тайн.

Мешади-Кязим-ага помялся еще немного, но в конце концов заговорил:

– Женщина, которая живет в армянском квартале со своими дочерьми... Они решили уехать. Не знаю как быть?

– Откуда вы это узнали?

– Вчера она прислала мне письмо.

– И что же вы ответили?

– Ничего, хотел потолковать с вами.

– Ну, ладно. Через час я буду недалеко от них на совещании, потом зайду и к ним, узнаю, что с ними, что их тревожит. А вы, Мешади-Кязим-ага, не бойтесь. Идите и открывайте свою контору.

– А что мне там делать?

– Мои советы когда-нибудь приносили вам

вред?

– Нет. Да сохранит вас бог для революции!

– Сейчас время такое, что покупателей не будет.

– Где уж там покупатели! Все только продают, да как? За бесценок готовы все отдать, лишь бы избавиться.

– Почему же ты не покупаешь?

– А к чему мне накапливать товары? Если бы от этого была выгода, люди не продавали бы.

– Русские подданные тоже продают?

– Да не только они. И американцы, и англичане, и французы. Каждый спешит сбыть с рук все, что у него есть, но только за наличные деньги.

– А у вас нет наличных?

Мешади-Кязим-ага помешкал немного, посмотрел по сторонам, ерзая на стуле, потом все-таки ответил:

– Почему же нет, с помощью революции пять-шесть тысяч туманов у меня найдется.

– Вот и покупайте все, что вам предлагают. Не бойтесь. Тавриз не будет разграблен. Не бывать этому.

– Что ж, сделаю, как вы советуете.

С этими словами Мешади-Кязим-ага ушел. Я велел запрягать фаэтон и поехал в армянскую часть города. До совещания у меня было немного свободного времени, и я приказал кучеру остановиться у дома Тимуряна.

* * *

Елену Константиновну с дочерьми я застал сидящими на узлах. У них был такой вид будто они уже давно готовы в дорогу, но кого-то ждут. Поздоровавшись, я сел на единственный свободный стул.

Увидев меня, Ксения расплакалась то ли от горя, то ли от радости, вызванной моим появлением.

– Куда это вы собрались?

Все молчали. Через минуту заговорила Елена Константиновна.

– Мы причинили вам столько хлопот. Вы сделали всё, чтобы скрасить нашу жизнь, но, видно, если счастье отвернулось от человека, умилостивить его нельзя. Только-только стали мы приходить в себя, отдохнули от горя, обогрелись. Мы обучали русскому языку восемь армянских детей. На двадцать туманов можно жить безбедно. Я купила швейную машину, собиралась портняжничать. Но злой рок не оставляет нас в покое. Надо же было туркам наступать на Тавриз! Все покидают город и мы решили уехать, пока не поздно. Да не можем достать лошадей, денег нет.

Она умолкла. Пока она говорила, я успел разглядеть ее и девушек. Мать выглядела усталой, Ксения, перестав плакать, прятала глаза, словно хотела скрыть свои мысли, Сильва безучастно стояла в стороне. У меня мелькнула мысль дать им немного денег, найти фаэтон или телегу и отправить их в Джульфу, но потом я подумал: "Куда денутся эти три беспомощные женщины в лютый мороз? Куда они поедут, к кому? Ведь у них здесь никого нет".

– Не вижу никакой необходимости в вашем отъезде, - решительно сказал я.
– Распаковывайте веши и живите по-прежнему. Никто вас не тронет. Вы не одни, по соседству сотни таких, как вы. Не волнуйтесь, я о вас позабочусь, все, что надо, будет сделано. Но, может быть, люди, которым я вас поручил, невнимательны к вам, скажите откровенно, я приму меры.