Тавриз туманный
Шрифт:
Я начал задавать ему наводящие вопросы:
– Известно ли было вам, зачем Гаджи-Самед-хан возвращается из Тифлиса в Тавриз?
– Конечно, я знал это. Сам консул вызвал меня к себе и объяснил, что возвращение Гаджи-Самед-хана не имеет никакого отношения ко мне и к должности, занимаемой мной. Его приезд в Тавриз был вызван военными соображениями.
– Если это так, чем же вы объясните, что, едва услышав о возвращении Гаджи-Самед-хана, вы покинули Тавриз?
– Чтобы показать себя преданным иранскому правительству, я должен был поступить
– Вы получили согласие царского консула на это?
– Он сам дал мне подробную инструкцию. С другой стороны, мой отъезд из Тавриза мог вызвать беспорядки в городе, а это соответствовало моим обещаниям, данным германскому правительству. Бесчинства и беспорядки могли породить недовольство населения по отношению к России, подорвать ее престиж, повредить ее интересам. Возможно, коренные тавризцы стали бы нападать на русских. А это было бы на руку немцам.
– Но вам не удалось добиться этого?
– Революционеры поняли наш маневр. Они призвали народ к спокойствию, и народ послушал их.
– Теперь скажите откровенно, что вы думали делать с революционерами? Среди документов, которые изъяли у вас, были какие-нибудь относящиеся к революционерам?
– Да, были!
– Какие? О чем в них говорилось?
– Я составил два списка. В одном из них перечислялись революционеры, проживающие за рубежом, эмигранты, во втором значились революционеры, живущие в Тавризе. С эмигрантами мы рассчитывали разделаться с помощью царских агентов за границей, а местных должны были захватить и передать в руки консула для высылки в Россию.
– Передали ли вы кому-нибудь эти списки?
– Нет. Не успел. В них не хватало еще несколько имен.
Сардар-Рашид подробно разъяснил назначение всех документов, находящихся в наших руках. Мне все было ясно, и я перестал задавать ему вопросы. Он сидел передо мной, как пленник перед покорившим его воином. Он был явно, не в своей тарелке, тревожно глядя расширенными от страха глазами прямо мне в лицо, ждал моего решения. Я зажег спичку и поднес ему. Он жадно затянулся.
– Да, ваша деятельность в Тавризе была сложна и многогранна, неторопливо заговорил я.
– Защищать вас будет неимоверно трудно, все же я обещаю вам это, но при одном условии...
– Я согласен на все условия.
– Вы должны дать письменное обязательство.
– Хорошо.
Я положил перед ним чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернила и подал ему. Он безропотно написал все, что я продиктовал. Я нажал кнопку. На звонок вошла Нина. Она подошла к Сардар-Рашиду, пожала ему руку и по-азербайджански приветствовала его.
– Добро пожаловать ваше превосходительство. Почему вы такой редкий гость у нас? Приходите чаще. Когда я вижу вас, я вспоминаю дорогую сестру Ираиду. Я по-прежнему считаю вас родственником.
Сардар-Рашид оторопел. Он не ожидал, что Нина так свободно говорит по-азербайджански.
– Молодец, Нина-ханум, - похвалил он.
– Никогда не думал, что вы так хорошо овладели нашим языком, вы говорите, как настоящая иранская
Нина засмеялась.
– И я, кстати не могу произнести это.
– Почему, Нина-ханум?
– Да ведь эти слова говорятся по-арабски. Наверное, надо выйти замуж за араба, чтобы научиться его языку.
И я, и Сардар-Рашид улыбнулись. Нина поднялась с места.
– Простите меня, но мне надо позаботиться об обеде. Сегодня по случаю прихода его превосходительства я готовлю сама.
Когда Нина вышла, Сардар-Рашид едва слышно прошептал:
– Среди вещей, которые у меня отобрали, была и фотокарточка Ираиды.
НА ГРАНИ САМОУБИЙСТВА
Все эти дни я ничего не знал о мисс Ганне. Она не могла уехать с отрядом Хелми-бека. В последнее наше свидание она говорила: "Лучше остаться в Тавризе и быть уничтоженной, чем уехать с турками".
Возвращаясь из Шешгилана и проходя мимо ее дома в тот день, когда авангард русских вошел в город, я невольно подумал о ней. Где она? Я подошел к крыльцу и уже хотел постучать, как вдруг дверь распахнулась и навстречу мне выбежал слуга Ганны Кичик-Табризли-оглы. У него был встревоженный вид, глаза широко раскрылись от ужаса.
– Помогите! Помогите!
– бросился он ко мне.
– В чем дело? Что случилось?
Но он не отвечал ни слова и тащил меня в дом. Едва я переступил порог, я понял, что здесь произошло нечто ужасное. В такой момент, когда в городе царит хаос, могло случиться все, что угодно. Последние дни в Тавризе было неспокойно. Турки ушли, а полицейских почти не было видно. Воры и грабители переодевались в форму турецких аскеров, средь бела дня врывались в дома, требовали денег и ценностей. Нашим людям удалось задержать до двадцати негодяев.
Такие мысли, одна страшней другой, пронеслись у меня в голове, пока я поднимался по лестнице. Откуда-то из глубины дома доносились приглушенные стоны. Когда я вышел на балкон, крики стали громче.
– Пусти меня! Пусти! Пощади меня, пусти, умоляю!
Я решил, что к Ганне ворвался вор. Выхватив из кармана револьвер, я побежал в ее комнату. На пороге я остановился, пораженный представившейся моим глазам картиной. Ганна с распущенными волосами и револьвером в руках отчаянно боролась посреди комнаты со своей старой служанкой.
– Оставь меня, отойди!
– неистово кричала Ганна, а та со слезами в голосе уговаривала ее:
– Барышня, миленькая, пощади свою мать, она ждет тебя домой!
– твердила старуха, не отпуская ее руки.
Я положил револьвер в карман и поспешил к ней на помощь.
– Мисс Ганна! Отдайте мне револьвер!
Как только девушка услышала мой голос, она умолкла. Старушка сразу отпустила ее. Мисс Ганна, подняв револьвер вверх, бросилась ко мне. Старая служанка заплакала:
– Умоляю, удержите ее! Она убьет и себя и вас!