Тавриз туманный
Шрифт:
Музыкант молчал. Малейшее движение, нарушая покой и лишая курильщиков радости опьянения, могло свести на нет затраченную энергию и время.
Так просидели мы несколько часов. Мирза-Джавад очнулся первым. Распрощавшись, он поднялся и вышел. Скатерть с остатками ужина, - мангалы с потухшими углями и трубки были вынесены.
Поднявшись с места и отойдя от продолжавшего плавать в мире грез хана, Гудратулла-хан подошел ко мне.
– Сударь, пожалуйте, я провожу вас, - сказал он и, проводив меня в богато
– Не будет ли у вас каких-нибудь приказаний вашему слуге?
– спросил он и, получив отрицательный ответ, вышел.
Я поднялся очень рано. Дождя уже не было. Небо было чисто и ясно. Слуги хана доложили, что Аракс угомонился.
Хан тоже встал рано. За завтраком он сообщил, что будет сегодня занят судебными делами. Суд хана интересовал меня, и я попросил разрешения присутствовать на нем.
– Пожалуйста, вам не бесполезно было бы ознакомиться с нашим судопроизводством, - заметил хан, любезно приглашая меня следовать за ним...
Мы вошли во двор судилища. На балконе толпились крестьяне. При виде хана, они низко склонились в поклоне.
Войдя в приемную, хан сел на свое обычное место; визирь, заняв вчерашнее место, достал из ящика кипу бумаг.
Я уселся по другую сторону окна.
– Гафур Дурсун-оглы!
– позвал Мирза-Джавад.
В комнату ввели молодого курда. Мирза-Джавад читал обвинительный акт. Хан слушал.
"Гафур Дурсун-оглы, житель Дизеджика. Похитил дочь Джафар-аги. Во время перестрелки был убит Осман, один из слуг Джафар-аги".
– Правда ли это?
– спросил хан Гафура.
– Правда, да будет все мое состояние принесено в жертву хану!
– А как велико его состояние?
– обратился хан к Мирза-Джаваду.
Снова взглянув в бумажку, Мирза-Джавад ответил:
– Пятьсот баранов, восемь коров, четыре лошади, одиннадцать быков.
– Двадцать баранов и одну корову отдать детям убитого Османа, пятьдесят овец, одну лошадь и две коровы взять в уплату штрафа. Заприте его в амбаре и объявите собравшимся волю хана.
– Второй обвиняемый, курд по имени Лелов, - продолжал Мирза-Джавад.
"Во вторник вечером, когда стада хана возвращались с водопоя, пестрая телушка хана, отделившись от стада, вбежала в огород Лелова. Схватив дубину, Лелов так избил телку, что она тут же околела, так что не удалось ее зарезать даже на мясо",
Я взглянул на хана и, не заметив на его лице признаков раздражения и гнева, успокоился за участь несчастного старика.
– За телку привести мне быка, за дерзость дать ему сто палочных ударов, - проговорил хан с полным спокойствием.
После вынесения приговора хан поднялся с места и вышел поглядеть на исполнение его. Мирза-Джавад последовал за ним.
На дворе лежал вытянутый ничком
Заработали розги.
На теле крестьянина после первых же ударов на местах рубцов показалась кровь. Крестьянин, не имея возможности двигаться, душераздирающим голосом молил о пощаде.
Не в силах выдержать картину этой дикой расправы, я сначала отвернулся, но, чувствуя, что силы мне изменяют, попросил у хана разрешения и ушел.
НА РУССКОЙ ГРАНИЦЕ
Плавно несся Аракс в своих берегах; бежавшие друг за другом волны напоминали неразлучных друзей, идущих, держась за полы друг друга.
Спокойно, без приключений мы перешли реку. Проводники вывели нас через железнодорожное полотно к селению Шахтахты.
Нам предстояло провести ночь в чайхане Керим-аги, так как пассажирский поезд из Джульфы в Тифлис должен был быть на станции Шахтахты лишь к трем часам ночи.
Пока мы находились в Шахтахты, через нашу станцию проследовал на Джульфу воинский поезд с последними эшелонами генерала Снарского.
Мы пили чай и в то же время внимательно прислушивались к разговорам посетителей чайханы, говоривших о Саттар-хане и о Тавризской революции.
– Я слышал сегодня, что Мамед-Али-шаха заставили собрать свои пожитки и удрать из Ирана, - сказал один из присутствующих, Уста-Бахшали.
Слова его заинтересовали меня.
– Где вы это слышали?
– спросил я.
– Мешади-Али-бек получил газету из Баку.
Послали за газетой. Это была издававшаяся в Баку газета "Каспий".
"...Тегеран. По сообщению агентства Рейтер, находящийся в русском посольстве Магомет-Али-шах чувствует себя превосходно. Бахтияры заняли все правительственные учреждения". Это сообщение изменило все наши планы. Ехать в Решт, чтобы присоединиться к революционным войскам, не имело теперь смысла.
По обсуждении вопроса с товарищами, было решено, что я вернусь в Тавриз.
Я распростился с друзьями. В три часа ночи они должны были уехать по направлению к Тифлису, я же с семичасовым вечерним поездом проследовать через Нахичевань в Джульфу.
Когда мой поезд тронулся по направлению к востоку, солнце, обогнув Макинские горы, клонилось к западу.
Оставляя далеко позади сверкавший Арарат, мы приближались к горе Иланлы, возвышавшейся словно черная статуя древней Нахичевани. Памятники завоевательных походов Тамерлана - глиняные крепостные стены и выглядывавшие из-за них полуразрушенные минареты, окутанные багряными лучами заходящего солнца, выступали навстречу нашему поезду.
Ветер, взметавший с вершин песок и пыль, как бы перелистывал последние страницы осужденной на смерть книги завоеваний.