Тайфун. Записки из Китая

Босев Крум

Если все это верно, то кто же тогда стоит за Яном? Ведь Ян Чэнь-у был человеком Линь Бяо! Не является ли удар против Яна ударом против Линя? Не находя достаточно фактов для подкрепления этих предположений, некоторые дипломаты начали искать связи между Яном и маршалом Не Жун-чжэнем.

В это же время гонконгская «Фар истерн» выступила со специальной статьей, в которой дала подробное описание биографии и давних, еще с 30-х годов, связей Ян Чэнь-у с маршалами Не Жун-чжэнем и Линь Бяо. Разговоров и комментариев было много, было много и нелепостей, однако несомненно было одно: мартовские события явились отражением серьезного недовольства в армии и в ее руководстве. Но мартовский «взрыв» не положил конец этому недовольству.

Оно будет продолжаться и впредь и в различных формах — иногда в открытых и острых, иногда в завуалированных. А через три года оно выльется в еще более мощный «взрыв», в результате которого исчезнут «ближайший соратник» Мао и вновь назначенный начальник Генерального штаба. Но за год до этих событий я уже уехал из Пекина…

А в китайской, да и не только в китайской, печати все чаще начинают появляться статьи о Народно-освободительной армии, даются оценки ее боевой и политической подготовки, вооружения. Подчеркивалась ее многочисленность, неограниченные ресурсы для пополнения. Вспоминали и о «народном ополчении», объединявшем в своих рядах 100, 150, 200 миллионов человек. Если участие НОАК в «большом тайфуне» осуществлялось по формуле «три поддержки, две военных», «ополчение» должно было действовать по другой формуле: «три обязанности, десять потребностей». «Три обязанности» означают: участвовать в социалистическом строительстве; охранять Китай и обезвреживать вражескую агентуру внутри страны, содействовать поддержанию общественного порядка; готовиться к войне.

«17. VI.69 г.

Сегодня «Жэньминь жибао» поместила статью «Какое оружие самое сильное?». И хотя в статье утверждалось, что «главная сила — в смелости и бесстрашии людей перед лицом смерти» и что «мы победили с помощью идей Мао Цзэ-дуна», дипломаты и политические наблюдатели заметили, что все настойчивее раздаются голоса об усилении боевой подготовки, увеличении производства тяжелого вооружения и техники, повышении темпов осуществления ракетно-ядерной программы».

Полгода спустя нахожу другую запись на эту же тему:

«10.1.70 г.

…Политические наблюдатели в последнее время сходятся во мнении, что стало гораздо больше внимания уделяться военной подготовке личного состава и модернизации армии, артиллерии, танковых войск и авиации…

Стали все чаще раздаваться голоса о том, что НОАК перегружена несвойственными ей функциями, что «тайфун» «лихорадит» ее командный состав, бьет по воинской дисциплине. А ее активное участие во внутриполитической жизни и военный контроль подрывают ее престиж…

Становится все более ясно, что Мао Цзэ-дун и, его штаб сделали антисоветизм главным направлением своих военно-стратегических концепций, а усиление антисоветской пропаганды создает обстановку еще большей неуверенности и военного психоза…»

X. На юг

Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Вода имеет источник, дерево — корни.

Народные поговорки

Нет, это не было ни шуткой, ни сном. Разрешение уже лежало у меня в кармане. «Разрешение» — небольшой листок бумаги, исписанный иероглифами. Иероглифы, эти таинственные, причудливые знаки, разумеется, ничего мне не говорили. Но наш переводчик подал мне этот листок как-то важно, торжественно, на его лице даже расцвела улыбка:

— …Кантон… Ханчжоу… Шанхай.

— И только? Но ведь мы запросили разрешение посетить и Нанкин, Сюйчжоу, Ухань?

Он пожал плечами:

— Ну… понимаете… революция…

— Понимаю, понимаю… Но вы передайте в Министерство иностранных дел, что…

И не дождавшись, пока я закончу фразу, ответил:

— Передам…

Не впервые он передавал наши протесты. А разрешение уже находилось у меня: Кантон, Ханчжоу, Шанхай. Большего никто и не ожидал. Я не ожидал получить разрешение даже для поездки о Кантон. Два раза в год,

весной и осенью, в Кантоне проводились международные торговые ярмарки. На ярмарку официально приглашались представители деловых кругов почти всех капиталистических стран, и было, видимо, неудобно не допустить туда аккредитованных в Пекине дипломатических и торговых представителей. Поэтому май и октябрь, когда открывалась ярмарка, мы ожидали с нетерпением и надеждой. Ведь это была почти единственная возможность для нас «прогуляться» по стране. Мы ездили всегда по одному и тому же «проторенному» маршруту, но иногда нам разрешалось попутно заехать в Ханчжоу и Шанхай…

Разрешение у меня в кармане, на меня и переводчицу, и не просто для поездки, а для поездки поездом. Это разрешалось не всегда и не всем.

— Как? Ты уже здесь? Когда прибыл? — воскликнул я удивленно, встретив через несколько дней в Кантоне, в холле гостиницы, советского военного атташе Крылова.

— Только что, — ответил, улыбаясь, полковник.

— Но как же это возможно? Ты уехал позже меня, а я только что прибыл?

— Самолетом, — ответил он и добавил. — Поездом мне не разрешили. Ведь ты же знаешь: мы преданы анафеме.

Но вернемся на пекинский вокзал, откуда в тот вечер мы должны были отправиться на юг. Поездка в поезде была не только не самой удобной, но и не самой безопасной. Особенно в те смутные времена. А нам предстоял долгий путь — более трех тысяч километров на юг. Но зато мы вырвемся из душного неспокойного города, увидим страну, людей. Хотя бы из окна мчащегося поезда.

Я давно не был на вокзале.

Пекинский вокзал — огромный, современный, построенный в 1959 году, в период «большого скачка». Но сейчас речь о другом. Сейчас сюда словно переселился весь Пекин. Перроны, закрытые и открытые, просторные холлы и залы ожидания, огромная площадь перед вокзалом — все заполнено людьми. Огромная, многотысячная толпа мужчин, женщин, старых и молодых, с большими узлами, торбами, лоханями и ребятишками, колышется, движется куда-то или откуда-то. Стоит невообразимый гвалт, глухой неясный рокот, словно мучительный стон. Все это напомнило мне о той страшной сентябрьской ночи 1941 года, когда вот так же, среди ночи, нас, как птенцов в гнезде, изловили, чтобы запихать в товарные поезда и вывезти на юг, в концлагерь «Еникёй»…

Я уже слышал, что пекинский вокзал и привокзальные улицы и площади были ареной не одного столкновения, не одной схватки во время «тайфуна», что здесь скапливались тысячи, миллионы людей, прибывавших из провинции, чтобы принять участие в митингах-встречах с Мао Цзэ-дуном. Отсюда же тысячи других отправлялись в ближайшие и далекие края и провинции для «обмена революционным опытом». Сейчас конец 1967 года, второго года со дня начала «тайфуна», а «великое переселение» все еще продолжается.

«Движение» за направление пекинских хунвэйбинов в провинции для «обмена революционным опытом» уже закончилось, запрещено приезжать в Пекин и молодежи из провинции. Сейчас началось другое «движение» — за массовое выселение из Пекина. Выселение на временное или постоянное поселение попавших в «черные списки»…

Уже смеркалось. Над Пекином медленно опускалась темная, неспокойная ночь. Наш поезд, дав несколько каких-то тревожных, похожих на крик подстреленной хищной птицы гудков, нырнул в непроглядную мглу. Нам предстояло проделать долгий путь на юг в течение нескольких дней и ночей.

Мы едем в спальном вагоне первого класса. Кроме нас, нескольких иностранцев-болгар, здесь все военные. Разместившиеся в соседнем с нами купе двое военных, несомненно, будут сопровождать нас всю дорогу. Неотлучно. Проводник старался разжечь огонь в небольшой печке, предназначенной для отопления. Как мы поняли во время поездки, такая печь была только в нашем «специальном» вагоне. В темной ночи кое-где, словно светлячки, затерявшиеся в ночи, мелькают и исчезают какие-то огоньки.