Тайна академика Фёдорова

Филатов Александр Валентинович

Напрасно Фёдоров думал, что Шебуршин ему не сможет поверть. Тот поверил сразу, хотя вещи его нежданный гость говорил, мягко говоря, странные. Однако версия „гость из будущего" объясняла всё: и странную дискордантность между внешней молодостью собеседника и его бросающейся в глаза умудрённостью, опытностью и явной усталостью от жизни, и его вроде бы непонятную осведомлённость о высших государственных секретах и то, почему он боялся андроповской прослушки в здании КГБ, и даже то, почему гость обратился именно к нему, а не к кому– либо иному.

– Согласен! Напишите о предстоящих публикациях "Правды". Кстати, а как же вас зовут?

– О, извините, товарищ генерал! Фёдоров Алексей Витальевич, научный сотрудник Воронежского медицинского института, вот мой паспорт.

Генерал

быстро перелистал паспорт, сделав мыслен­ные пометки: холост, скитается по частным квартирам (а то и по углам – за 2 года 4 разных адреса). Да, если он дейст­вительно из будущего, то выходит, что он согласился – со своим-то опытом и знаниями – вернуться, в общем, к разбитому корыту по каким-то очень и очень веским причинам.

– Числитесь в отпуске или прогул? Ночевать в Москве есть где?

– Прогул, Леонид Иванович. Если сегодня уеду, будет трое суток. Ничего! Как-нибудь выкручусь. Ночевать негде.

– Стоп! Давайте без самодеятельности! Сейчас органи­зую больничный лист. с Воронежскими печатями.

– И будет утечка.

– Никаких утечек! Слушайте, что вам говорят! Или вы и мне не вполне доверяете? – ухмыльнулся Шебуршин. – Вижу-вижу по вашей реакции! Выходит и у вас – в будущем обо мне не такие уж полные сведения.

– Леонид Иванович! Речь не лично о вас, но о вашем окружении. В частности, очень прославятся на Западе такие предатели, как два Олега из КГБ – Гордиевский и. (Фёдоров несколько замялся) Калугин.

Шебуршин помрачнел:

– Даже так?! Хорошо, тогда сделаем следующее.– Гене­рал помялся, затем вытащил из кармана портмоне, дос­тал из него несколько купюр, выбрал самые свежие – десятирублёвую и трёшку, порвал каждую из них пополам и протянул половинки каждой из банкнот Алексею. – Если мне что-то от вас понадобится, придёт человек с десяткой, его инструкциям вы можете вполне доверять, однако никаких сведений ему ни в коем случае не сообщайте. Если вы понадобитесь здесь, в Москве, к вам придет человек с половиной трёшки. Через три дня после этого я вас встречу в метро Комсомольская – кольцевая. Пойдёте вправо, по вашей правой руке, когда выходите, поняли?! К переходу на радиальную линию. Там есть нечто вроде балкона. Ясно?! Я вас с этого балкона увижу. Если нет, то идите к выходу через радиальную к вокзалам. Ждите у телефонов-автоматов снаружи у Казанского вокзала. Время встречи вам сообщат. Всё! Запомнили?! Так! А сейчас пишите о будущих сообщениях газет! Здесь! Закончите – выгляните ко мне!

Генерал вышел, а Фёдоров, весьма довольный результатами беседы с ним, принялся своим аккуратным почерком писать о будущих сообщениях „Правды" и „Известий", которые специально с этой целью вызубрил, делая выписки в библиотеках. Каждое сообщение он начинал с указания точной даты публикации и её названия.

Расставшись с Фёдоровым, генерал Шебуршин задумался. Стыдно признаться, но эта незапланированная беседа совершенно выбила видавшего виды разведчика из колеи. А он этого не любил. Будучи человеком глубоко порядочным и далеко не глупым, первый разведчик великой державы, тем не менее, представлял собой яркий тип чиновника. Такого чиновника, который, предпочитая всегда действовать строго по правилам, стремится рассортиро­вывать людей и события „по принадлежности" и не любит явлений экстраординарных. Конечно, проще всего было бы сбагрить недавнего собеседника в „Пятку" (Пятое управ­ление, занимавшееся диссидентами). К тому же, они прекрасно установят все факты, касающиеся прошлого Десятого ("десятым", вручив ему парольную десятку, генерал окрестил Фёдорова, одновременно, не вполне осознанно, присвоив себе условное имя "Третий", что, впрочем, в общем-то, соответствовало его месту в иерархии конторы). Они уже сейчас, немедленно могут дать справку, а не состоял ли уже Десятый в их разработке.

Но что-то мешало генералу поступить так. К тому же он недолюбливал Папкова, считал того недостаточно принципиальным, карьеристом, никому и никогда не давая повода догадаться о своих симпатиях и антипатиях. Более того, он считал, что учреждённая Андроповым 17

июля 1967 года "Пятка" способствует созданию нездорового ажиотажа вокруг службы государственной безопасности, необходимой любому суверенному государству, представляет в искажён­ном виде деятельность всех других управлений, десятилетия успешно работавших до создания "Пятки", играет на руку Западу, где создан и искусственно поддерживается извращён­ный, демонизированный образ КГБ.

Хуже того, призванное бороться с идеологической диверсией, Пятое управление фактически, в основном лишь давало рекламу ничтожным и весьма корыстным людишкам, прозванным на Западе "диссидентами" и представлявшими всегда одну и ту же этническую группу – ту, которая имеет привилегию мгновенного получения иного гражданства. Правда, у Папкова могли бы легко установить все связи, интересы и пристрастия Десятого, всё его прошлое.

Однако, рассудил генерал, причём здесь прошлое Десятого, если необходимо установить достоверность сообщаемых им сведений, которые касаются будущего. Как опытный и небесталанный разведчик, Шебуршин, что называется, чувствовал своего собеседника. Были вещи, которые его сильно смущали. В том числе и знание Фёдоровым высших секретов. Причём таких, о которых знали даже далеко не все ближайшие помощники генерала.

Начальник разведки чувствовал, что Фёдоров знает гораздо больше, чем говорит. Шебуршин понял и главную причину этого – страх. Но страх не за свою шкуру, а за то. что лишние слова могут помешать миссии Фёдорова. Почувствовал генерал и страшное внутреннее напряжение своего недавнего собеседника, которое мгновенно исчезло, когда генерал, подыгрывая Фёдорову, дал ему возможность вступить с собою в контакт.

Не осталась незамеченной и заученность слов Фёдорова. Эта же заученность диалога позволила разведчику разглядеть и внутреннюю опустошённость, и явно огромный жизненный опыт своего собеседника, не вязавшиеся с его внешней молодостью. Но генерал никак не мог понять, почему Фёдоров пошёл на контакт именно с ним, почему он выбрал его – начальника разведки, которая практически никак не была связана с внутренними делами страны. Может быть, именно поэтому?

Может быть, Десятый как раз и хотел избежать "заматывания" своих сведений, попадись они в соответст­вующие руки? Похоже на то. Шебуршин был не только разведчиком, но и аппаратчиком, представителем высшей номенклатуры. Если бы сведения Десятого подтвердились, то работа с ним давала генералу шанс – в прямом смысле исторический шанс, а не просто карьерный. Если сказанное Десятым – не бред, то возможно, что он располагает какими– то сведениями о нём – руководителе внешней разведки, которые и определили выбор Фёдорова. Что это за сведения? Какого они характера? Всё это пока оставалось непонятным. Так что генерал был заинтересован в отсутствии самой малой утечки, чего, к сожалению, избежать уже не удалось (слишком уж много было в конторе и глаз, и ушей!). Вот если бы встреча состоялась не здесь… "Ладно, как-нибудь залегендирую",– решил Леонид Иванович, приступая к очередному, и так уже почти на четверть часа отложенному пункту своей ежедневной рутины.

Дел и повседневных забот у генерала действительно было много, но все они после его разговора с Десятым как– то съёжились, предстали менее весомыми. Леонид Иванович вызывал людей, отлучался из кабинета, выезжал из Комитета и вновь возвращался, но всё, чем он занимался по долгу службы, выполнялось им как бы автоматически. Мысленно он постоянно возвращался к своей неожиданной встрече. Прокручивал её в памяти, анализируя и поведение Десятого, и своё, и полученные сведения. Правда, со стороны это было мало заметно. Разве что, генерал казался сегодня несколько резче, чем обычно, чуть-чуть короче были его беседы с подчинёнными. Но такое бывало нередко, особенно накануне самых серьёзных операций. А сегодня ведь был именно такой день ("Вот только, как до этого смог докопаться Десятый?– думал генерал. – Неужели и вправду столь строго охраняемые государственные секреты через каких– то двадцать – двадцать пять лет станут для всех столь доступными?! Впрочем, для всех ли?").