Тайна дразнит разум
Шрифт:
Ого! Корки журнала, а в них — темная тетрадь с белой лошадью на обложке…
— Дневник Лени! — воскликнула Нина и вспомнила, как упорно искали эту тетрадь старорусские чекисты. Но почему отец спрятал?
Ответ, пожалуй, в самом роговском дневнике. Она внимательно прочитает. Однако у отца глаз криминалиста. Он обязательно поднимется сюда и проверит, что и как.
Вмятины по краям журналов помогли вернуть веревку на прежнее место. Пачку поставила в угол, где и раньше стояла. И запылила следы своих пальцев.
Но где читать? Закрыться в своей
Она положила в дорожный чемодан книги, дневник, быстро накинула пальто, выбежала на улицу, села в трамвай, идущий на Московский вокзал, и сдала чемодан на хранение.
Объясняться не пришлось: отец вернулся позже дочки…
Она прогостила пять дней и оставила записку:
Пойми меня. В школе столько неотложных дел, что где там отдыхать?! Лучше ты приезжай на пасху. Поможешь мне. И привезешь остальные книги. Они у меня в комнате на столе.
Но, прочитав в поезде дневник, Нина высадилась не на полустанке Взгляды, а на станции Старая Русса.
Городской трамвай курсировал только до Живого моста. Нина, с двумя тяжелыми чемоданами, вышла на Красный берег и не без любопытства и ужаса повела глазами по разлившейся реке.
Вместе со льдом плыли бочки, сани, крыши домов и бревна. Еще на вокзале ей сообщили о старорусском наводнении, но то, что она увидела сейчас, ее потрясло…
На одинокой льдине чернеет собака. Жучка на цепи, а цепь прибита к будке, которая плывет рядом с льдиной. Но деревянная будка легче льдины — плывет по ветру быстрее и тянет за собой собаку. Жучка приседает, упирается, а лапы ее скользят, скользят…
— Ошейник! — закричала Нина. — Ошейник!
Не лопнул ремень на шее…
Грустная, усталая, Нина прошла по дрожащему мосту и пересела на бревенчатый плот. Она, поеживаясь от ветра, удивленно посматривала на затопленные улицы и новые вывески частных магазинов.
Вот застекленная крыша «Фотографии» Быкова. Пройдет двадцать лет, и хозяин «ателье», бывший нэпман, станет при фашистах бургомистром Старой Руссы. Но разве могла Нина угадать судьбу дельца с усиками Вильгельма!
На землю она сошла возле государственной лавки с водочными бутылками на витрине. Нину пьяными глазищами поедает субъект в офицерской шинели, из кармана которой торчит «белоголовка» [20] .
«Неужели все к старому?» — задумалась сельская учительница и представила свою школу без дров, учебников, пособий.
20
В те годы горлышко водочной бутылки заливали белым сургучом.
Вот и дом Селивестрова: вместо чека теперь ГПУ. Нина заколебалась,
«Нет, сначала повидаю Калугина». И она повернула назад.
Николай Николаевич встретил ее как родную дочь. Он напоил ее горячим чаем, внимательно выслушал и вместо ответа рассказал о своем конфликте с матерью…
Теперь Нина не станет колебаться — передаст дневник…
Вечером за круглым столом не хватило стульев — коммунары принесли кухонные табуретки. Нина оказалась в центре внимания: ее расспрашивали про деревню, про Питер, но никто не торопил гостью с дневником Рогова. Видимо, Николай Николаевич предоставил ей самой принять окончательное решение.
В свою очередь Нина поздравила Тамару, Груню и Любу с замужеством. С особым вниманием она поглядывала на тихую, седенькую старушку, мать Калугина. Сельская учительница заметила, что старушка, волнуясь, закрутила кончик темного платка, лежавшего на ее худеньких плечах, когда речь зашла о героическом поведении Ланской и Орловой на собрании верующих.
Но вот свидетели вспомнили кровавую сцену избиения в Воскресенском соборе, перед образом богоматери, и жуткую расправу на мосту. Мать Калугина склонила голову и стянула платок на колени.
— Вы не представляете, как я ждала ребенка, — с дрожью в голосе сказала Ланская. — Теперь я не могу носить крест: он напоминает мне…
Старушка так вздохнула, что все с опаской посмотрели на нее. Карп снял со стены гитару и весело объявил:
— Народная песня! Посвящается сельской учительнице!
Из рассказа Калугина Нина знала, что мать его когда-то преподавала в деревне, и мысленно поблагодарила Рогова. А главное, она поняла, что Николай Николаевич никому не сказал о дневнике. Все собрались ради нее, а не злополучной тетради.
После третьей песни старушка глазами показала на чердачную лестницу. Сын помог матери подняться на «голубятню».
Николай Николаевич пошел против матери. Поначалу она прокляла сына. Теперь рядом с ним. Нина тоже пойдет против отца. Он намного моложе старушки — быстрее поймет свою неправоту и падение. А близость Тамары и Груни подогревала в ней решимость.
Нина прошла в переднюю, открыла чемодан и вернулась к столу, держа в руке темную тетрадь с белой лошадью на обложке…
Первым увидел дневник брата Карп. Его гитара заглохла.
— Нина, откуда? — сорвался он с места.
Воркун дернул себя за ус. Алеша уронил вилку. Груня шепнула Тамаре:
— Записки Рогова…
Ланская покраснела: а вдруг Леонид в этих записках смеется над ней?
В это время из «голубятни» вернулся Калугин, его спокойный вид придал нужный настрой для чтения дневника. Все разместились за круглым столом: Ланская рядом с Воркуном, Груня с Алешей, Нина придвинулась к младшему Рогову, а Калугин занял стул поблизости от Добротиной.
Нина передала дневник учителю. Калугин медлил. Почерк у Леонида четкий, ясный, но как читать: все подряд или только концовку?..