Тайна дразнит разум
Шрифт:
Вот те раз! Лучший друг Алешиного отца, честный добряк, надежный сторож — стащил браунинг! Нет, тут что-то не то. Сейчас Герасим улыбнется и одним словом разубедит Алешу.
Он открыл дверь. Бородач горестно удивился:
— Легок на помине!
Герасим хотел что-то сообщить Леше, но тот опередил его:
— Дядя. Гера, ты стащил у меня браунинг в день смерти Рогова?
— Смотри, Стеша, ворожей нашелся! — он черной бородой достал Алешину грудь. — Вишь, паря, тогда времечко сдалось тревожное: попрыгунчик объявился в парке. Вот матушка твоя
— Почему же молчал об этом?
— И ты, паря, помалкивай, потому как до сего дня не найден тот, кто икону принес на чердак. Признайся с пистолетом, а тебя заподозрят с иконой. Натурально, по допросам затаскают — только на ложный след наведешь…
— А ты, дядя Гера, как полагаешь, кто икону принес?
— Принес тот, кто Леонида Силыча до могилы довел.
— Кто же?
— Знал бы, паря, так давно бы указал…
— Ты и сейчас можешь указать, — оживился Леша, не замечая заплаканного лица жены Герасима. — В каком часу встретил Рогова?
— Да… около… полудня…
— Откуда он вышел на аллею?
— Со стороны Муравьевского фонтана.
— Фонтан — место встреч. Выходит, один призадержал Рогова в парке, а другой в этот момент спокойно внес икону на чердак. Эх, дядя Гера, зря ты сразу не сказал об этом…
— Вот видишь, Стеша! — упрекнул Герасим жену. — А ты опять свое: «Молчи да молчи». Нет уж, Васильевна, больше молчать не буду…
Он вытащил из кармана листок с печатными буквами и дрогнувшим голосом проговорил:
— Крепись, паря, похоронная с Дальнего Востока…
Леша не помнил, как вышел из ворот парка. На улице, возле калитки, пожилая женщина легким ломиком колола ледяную корку. Юноша подумал о матери: теперь она может совсем замкнуться — одни слезы и молитвы. Скорей бы возвращалась Груня, без нее дом кажется с закрытыми ставнями.
Он машинально открыл книгу. Автор учил обращать внимание на врожденные инстинкты. Сын все время ждал отца и чувствовал, что он встретится с ним. И чувство это, если верить Фрейду, согревалось именно врожденным инстинктом.
Нет, Калугин прав: «Пой с чувством, а действуй с умом!»
Леша закрыл похоронной заглавие книги, вышел на берег Малашки и остановился перед одиноким домом Вейца. На окнах плотные шторы, за стеклом двери записка: «Я уехала к свекрови. Твоя Лиза».
Он уцепился за карниз и бросил книгу в открытую форточку библиотеки. Прижатая шторой к стеклу, книга опустилась на ребро. Юноша прочитал: «Зигмунд Фрейд. О психоанализе. 1911 год». Автор тоже любил Достоевского, сказал Калугин.
По этой улице часто ходил Федор Михайлович. Собственный след на талом снегу вдруг напомнил бородатого сторожа. Леша приподнял помятую бумажку с печатными буквами. И в сознании все спуталось…
В кабинете Калугина маленькая женщина с седыми волосами.
— Коля, последний раз прошу: позвони в чека, мне нужно видеть отца Осипа.
— Нет, мама, я не буду звонить.
— Ты жестокий! — отшатнулась она и, направляясь к двери, наскочила на Лешу: — Что с тобой, мальчик? Кто обидел?
Юноша стряхнул слезу и глухо ответил:
— Отца убили.
— Кто?
— Белые… на Дальнем Востоке… вот извещение…
Старушка погладила Лешу и, склонив голову, молча вышла…
Калугин снял трубку, вызвал коменданта чека и предупредил:
— Голубчик, если придет моя мать, не давай ей свидания ни с одним арестованным…
Николай Николаевич, как мог, успокоил Алешу. Старый большевик знал, что важное задание — лучшее лекарство от горя. Он незаметно перевел разговор на солеваровский клад:
— Староста, скорее всего, спрятал золото по указанию эмиссара. Рысь сейчас попытается завладеть кладом. Стало быть, друг мой, есть смысл парализованного старика оставить у Капитоновны, но предупредить ее. Она дружит с Федей Лунатиком?
— Давно.
— Отлично, голубчик, переговори с ним. — Он бросил взгляд на стенные часы в круглом футляре. — Заходил к Вейцу?
— Да. Уехала.
— Нина обещала немедленно позвонить по телефону.
— От школы до телефона пять верст!
— Нет, батенька, волость переехала в Песково: десять минут ходьбы.
— Но ведь Нина вся в заботах о школе!
— Совершенно верно, голубчик, вся надежда на ребят: они лучшие разведчики. И Рысь меньше всего опасается малышей. Так или не так? Нуте?
Ох, это «нуте?». Леша позавидовал способности учителя убеждать людей. Юноша вспомнил своего школьного учителя, большого поклонника Достоевского, и неожиданно спросил:
— Николай Николаевич, вы любите Достоевского?
— И да, и нет!
— Что «да»?
— Глубокое проникновение в жизнь, в характеры людей.
— А что «нет»?
— Его церковную стратегию и все то, за что его поднимают на щит контрреволюционеры. — Он снова взглянул на часы. — А подробно мы поговорим на эту тему на занятии философского кружка. А сейчас, друг мой, тебя ждут в больнице. Порадуй наших героинь. В городе открывается второй детдом — заведующая Ланская, завхоз Орлова…
— Здорово! Но ведь они не скоро встанут на ноги!
— Да ведь и дом сильно разрушен, батенька.
— Какой дом, Николай Николаевич?
— Тот самый — каменный, двухэтажный, бывший солеваровский. Одним субботником не отделаешься. Так или не так?
Леша бодро кивнул головой и, поднимаясь, вдруг смущенно спросил:
— Ваша мать больше не придет к вам?
— Придет, голубчик, только не так скоро…
В палате сидела Алешина мать. Она принесла Груне овсяные блины, а своей учительнице творожники. Ланская поблагодарила ее прикосновением руки. Тамара Александровна не видела Прасковью, она ничего не видела.