Тайна Моря
Шрифт:
Похоже, я впал в некий транс. Вернул меня к действительности Каткарт, который, увидев, как я погрузился в себя, подошел к камину и встал ко мне спиной, набивая трубку у каминной полки:
— Кажется, я уже слышу Адамса. Прости, старина, но, хоть он наверняка догадывается, что я рассказал тебе о мисс Дрейк, и нарочно задержался, чтобы предоставить нам эту возможность; он хочет делать вид, будто ничего не знает. Дипломат до мозга костей. Помни: он из американского посольства, а мисс Дрейк, американская гражданка в чужой стране, теоретически находится под его опекой. Давай говорить о чем-нибудь другом, когда он войдет!
Сэм шел по коридору, тихо насвистывая «Янки Дудл». Каткарт кивнул мне и шепнул:
— А я что говорил! Старается не застать нас врасплох.
Когда он вошел, мы уже обсуждали осеннюю рыбалку на Ди.
Раскланявшись с Каткартом после сигары, я, довольно утомившийся
Я уже готовился ко сну, как услышал тихий стук в дверь. Открыв, я обнаружил на пороге Адамса.
Он поднял руку, призывая соблюдать тишину, и шепотом произнес:
— Позволь войти? Нужно кое-что обсудить наедине.
Еще более удивленный — теперь мне все подряд казалось загадкой, — я впустил его. Он вошел, и я тихо закрыл и запер за ним дверь.
Глава XVII. Задание Сэма Адамса
Начал Адамс с места в карьер:
— Арчи, я хочу кое-что тебе рассказать, но на условиях строжайшей секретности. Пообещай мне, что не передашь никому — повторяю, никому — ни то, что тебе скажу, ни даже то, что я с тобой об этом заговорил.
Я ненадолго задумался. В голову пришло, что его слова могут касаться Марджори, и потому я ответил:
— Боюсь, я не могу дать такое обещание, если речь зайдет о ком-то, кроме меня самого.
На его лице промелькнуло раздражение:
— Что ж, так и будет, но, право, ты должен мне верить. Приятель, я бы ни за что на свете не попросил тебя о дурном.
— Это я знаю, — сказал я, — и знаю очень хорошо; но пойми и ты: это может касаться того, с кем у меня особые отношения — и еще не вполне определенные. Может так случиться, что придется сказать правду. Возможно, не сейчас, но позже. — Я двигался на ощупь и поэтому решил искать убежище в фактах: — Ответь, это касается мисс Дрейк?
— Да; но я думал, раз ты ее друг, ты готов ей услужить.
— Ну конечно, — ответил я. — Я сделаю для нее все, что в моих силах.
— Но только не придержишь язык за зубами! — бросил он с необычной для него горечью. Я видел: хоть я и взволнован, он взволнован еще больше, и потому я взял себя в руки и постарался не усугублять дело язвительным ответом. Я сказал:
— Да, старина, даже придержу язык. Если бы я знал, что помогу ей, придержав язык или отрезав его вовсе, я бы так и сделал. В чем я вынужден отказать, так это обещать, что смолчу. Брось, дружище, не ставь меня в неудобное положение. Ты не знаешь всего, что знаю я, что со мной происходит. Почему ты мне не веришь? Я готов обещать, что не заговорю, если не придется, и в любом случае не раскрою, что узнал что-либо от тебя.
Он тут же просиял:
— Ладно, тогда мы можем продолжить. Как я понимаю, с нашей последней встречи… — Она состоялась пару минут назад, но он все-таки был прежде всего дипломатом. — С нашей последней встречи ты больше узнал о мисс Дрейк — или, вернее, о ее истории, положении и значимости?
— Да, — ответил я, не сдержав улыбки.
— Тогда в это можно не углубляться. Принимаем факты как есть. Что ж, ее славный поступок — ты знаешь, о чем речь, — навлек на нее неприятности, или еще может навлечь. В Испании есть — или был — кое-кто, Щитомордники [33] , кто считает ее воплощением американской вражды к их стране. Это низкие люди; не подумай — хоть мы с ними и воюем, для меня хороший испанец остается хорошим человеком. До властей в Вашингтоне дошли слухи, что существует заговор, цель которого — причинить ей вред. Секретная служба подвела и не добыла всех сведений, ведь, вполне естественно, в таких вопросах испанцы не доверяют никому, кроме себя. Впрочем, нам известно достаточно, чтобы опасаться за нее, и за ней было установлено тайное наблюдение, чтобы пресечь любой вред на корню. Задачу поручили достойным людям, но тут, к нашему удивлению и немалому смятению, юная леди как сквозь землю провалилась. Мы, конечно, знали, что она уехала по своей воле, она оставила весточку, чтобы о ней не волновались. Но беда в том, что сама она не знала о нависшей над ней угрозе, а раз наши люди не представляли, где она, мы ничего не могли предпринять, чтобы защитить ее или предупредить. Очевидно, наша дама устала от салютов и славы Жанны д’Арк, вот и сбежала. Наверху сочли нужным пока что держать рот на замке. Но в лондонском посольстве нам сообщили, что заговор уже приведен в действие и чтобы мы не сидели сложа руки, если она находится в Англии. Эту задачу доверили мне, и с тех пор я в сплошных разъездах, но о ней не было ни слуху ни духу. Два дня назад нам пришла шифровка, что, судя по полученным данным и прочему, она в Англии или,
33
Щитомордники (англ. Copperheads) — название (в честь ядовитой змеи) противников войны среди северян во время Гражданской войны в Америке. По всей видимости, Адамс пользуется этим термином для названия любых противников США.
Новая загвоздка. Мне показалось более вероятным, что Марджори, заметив Адамса и зная о его дипломатическом статусе, заподозрила, что он хочет как-то ограничить ее свободу, и в тот же миг улизнула. Так вот в чем, выходит, причина, почему она просила меня остаться и поужинать одному: я прикрывал ее побег и обеспечивал ей фору длиной в ночь. А значит, я не мог сказать правду о ее передвижениях даже Адамсу. Меня не прельщало его обманывать, и я обошел эту тему.
Взамен я спросил:
— Но скажи мне, старина, как и когда в твою историю вступаю я? Зачем ты мне это рассказываешь?
Ответил он с крайне серьезным видом:
— Потому что мне нужна твоя помощь. Мисс Дрейк грозит — или может грозить — нешуточная опасность. Наше правительство поручило дело моему начальнику, а он отрядил меня. Это вопрос такого деликатного и конфиденциального свойства, что довериться я осмелюсь немногим, да и сам не привык доверяться кому-то, кроме джентльмена. К тому же мисс Дрейк — девушка с норовом. Она совершенно независима, себе на уме и отважней многих. Узнай она о заговоре, велика вероятность, что она бы только поощрила его из чистой безрассудности, еще и предприняла бы ответные меры в одиночку. О чем ее врагам хорошо известно — и они воспользуются любой оказией или любой ее оплошностью, а значит, она сама может навлечь на себя несчастье. Этого допустить никак нельзя; и я вполне уверен, что и ты, ее друг, в этом со мной согласен. Итак, если желаешь знать, чем именно можешь мне помочь, я тебе расскажу; и, уверен, ты меня простишь, если я открою слишком много или слишком мало. Знай она сама, что вопрос ее безопасности имеет государственное значение, ни за что бы не согласилась с нами сотрудничать. Но если бы об этом заговорил… э-э, друг, кого она… кого она ценит, она бы наверняка поступила иначе. Все-таки она женщина сердцем и душой. Если обращаться с ней правильно, ее можно вести за собой на ниточке, но силой — не потащишь и на канате. Судя по увиденному вчера, я склонен думать, что ты имеешь на нее гораздо больше влияния, чем любой другой, кого бы я ни нашел.
На это я не мог ничего ответить, ни в подтверждение, ни в опровержение, и потому промолчал.
Он продолжил:
— Есть и другая причина, почему я прошу тебя о помощи, но, поверь, она вторична, и об этом я говорю только вдобавок к первой. Я прошу тебя, как старого друга, помочь в деле огромной важности для моей дипломатической карьеры, даже если оно и не касается тебя. Его поручили именно мне, и я не имею права на ошибку. В случае успеха на многое рассчитывать не приходится — разве что моим непосредственным начальникам, не мне, — но в случае провала все обернется против меня. Если от заговора испанцев пострадает Марджори Дрейк — та, кто подняла, можно сказать, свой народ на войну, — меня официально и бесповоротно ждет крах. От Мэна до Калифорнии, от Озер до Залива не найдется никого, кто не посмотрит на меня как на кретина или того хуже!
Он говорил, а я все пытался понять, как же быть мне. Разумеется, я не мог рассказать о наших с Марджори зарождающихся отношениях. Я не был еще готов сообщить и о сокровищах папы. Не мог предать доверие Марджори, просившей скрыть ее побег, — пусть даже просьба была только подразумеваемой. И все же признание Адамса требовало в какой-то мере ответной откровенности. Его воззвание ко мне как к старому другу, способному помочь ему в важном деле, которое в случае неудачи может запятнать его репутацию, прямо-таки обязывало пойти навстречу в чем только возможно.