Тайна Верховной жрицы
Шрифт:
— За то время, пока я работал у хозяина, его лошади всегда приходили в призовой тройке. Знала бы ты, сколько раз соседние богачи пытались меня переманить к себе, обещая лучшие условия! А я, как последний болван, верил, что честным трудом и преданностью смогу заслужить расположение хозяина. Что мне удастся стать членом его семьи. Ты не представляешь, как я к этому стремился! В какой-то момент даже начал верить, что герцог стал относиться ко мне, как к родному сыну. Он, когда узнал, что я не владею грамотой, освободил мою маму от части обязанностей с тем, чтобы у нее была возможность обучить меня чтению и письму. Она мне в ту пору многое рассказывала о своей родине и предках… впрочем, я отвлекся. Как только я выучился чтению,
Он видел, с каким нетерпением Элика ждала окончания истории, но уже сам был не рад, что поддался на уговоры девчонки и так разоткровенничался.
— История закончилась тем, что меня превратили в экзотическую обезьянку… — произнес он. — Не раз мне приходилось во время званных ужинов выходить на потеху публике, и под хохот гостей пересказывать содержания книг…
Рурык поднялся на ноги, отбрасывая плед.
— Ты не представляешь, как это было унизительно! — говорил он, ходя взад-вперед. — Я-то полагал, что стал частью этой семьи, а на самом деле всегда оставался слугой, годившимся лишь для развлечения зажравшейся аристократии. — Савениец закусил губу, пытаясь проглотить давнюю обиду. — В общем, я сбежал.
— Поэтому ты захотел стать герцогом? — подытожила Элика.
— Не совсем, — тихо отозвался Рурык, глядя, как на соседнем берегу один за другим гаснут окна домов. — После того, как ушел… В общем, у меня на тот момент скопился кое-какой капитал, и я вложил все деньги в разведение скаковых лошадей. Нюх у меня был отменный — хороших жеребцов за версту чуял. Дело быстро разрасталось… Пока я не встретился с одним влиятельным бароном, предложившим выкупить у меня бизнес. Я отказался, однако, пара «теплых» встреч с охраной барона вынудили изменить решение, — рассказчик неосознанно обхватил себя руками. — Три года… Три года я пахал, не жалея себя, и все для того, чтобы зажравшийся толстосум скупил мой бизнес за бесценок! И нет бы остановиться на этом. Куда там! Я забросил лошадей и стал продавать деликатесы. Года не прошло — история повторилась. Но и этого мне показалось мало! Упрямый баран! Переехал в другой регион и открыл ресторанчик. Первые лет пять все действительно шло — лучше не придумаешь. Развивал бизнес, расширял заведение, набирал популярность у местных гурманов. В какой-то момент даже расслабился, поверил, что уж теперь-то заживу. Как бы ни так! Только я начал получать действительно стоящую прибыль, как местный граф, владевший соседним рестораном, разозлился на конкурента и даже не купил. Нет. Просто одним утром я пришел на работу, а от заведения остались лишь обгоревшие стены и груды мусора.
Савениец тяжело вздохнул, заново переживая потерю. За те пять лет ресторан стал для него родным домом, а служащие — той семьей, которой у Рурыка никогда не было. И пожар оказался по-настоящему сильным ударом.
— Тогда я окончательно понял, что в этом мире нельзя жить по законам, — продолжил рассказчик, — Либо ты честный и бедный, либо плюешь на все правила и живешь в свое удовольствие. Да и знаешь… вся эта мораль о том, что надо быть добрым, отзывчивым… Все это чушь для нищих простофиль. Рабская философия. Если ты хочешь чего-то добиться в этой жизни — заткни свою совесть и действуй с выгодой для себя! В конце концов, какая разница, что о тебе будут думать другие? Какой тебе прок от их любви и благодарности? Ответная помощь? Да мне, может, никогда и не понадобится их помощь. А вот если жить без оглядки на общество и мораль…
Рурык замолчал, вспомнив сгоревший ресторан.
Вместо восстановления он получил письмо от матери. Та умирала и хотела видеть сына.
Перед смертью матушка призналась о том, что ее предки не просто переехали из Иривии, но и в их жилах текла кровь древней расы денов. Расы загадочной и некогда могущественной, умеющей обращаться с магией.
По рассказам родительницы Рурык помнил, что о денейской крови лучше помалкивать. Равно как о семейной реликвии, передающейся по наследству — толстом фолианте, скрывающем местоположение иривийских сокровищ. Вероятно, сокровищ, которые когда-то давно припрятали дены. Это родило весьма нехитрый план: отправиться в Иривию за сокровищами предков, а на полученные деньги купить замок, землю и графский титул. Рурык не был охвачен жаждой мести, желанием утереть нос обидчикам. Все, что ему хотелось — заниматься любимым делом и не переживать, что однажды это отберут.
Мошенник взглянул на девушку — та спала, уткнувшись носиком в подушку.
Савениец отнес Элику на кровать и укрыл одеялом, а сам вернулся в гамак и на какое-то время погрузился в болезненные воспоминания, пока сам себя не отчитал за упадничество.
«Ну-ка, выкидываем все дурные мысли! — строго произнес Рурык. — Завтра важный день!»
По такому случаю он вновь вспомнил о матушкином ритуале, решив, что будет не лишним заручиться поддержкой здешних мест. Присел на землю, приложив руки к почве, пробежал внутренним взором по телу, проверяя, чтобы каждая мышца была расслабленной. А затем принялся мысленно просить у Иривии помощи. Чтобы завтрашняя афера обязательно прошла успешно, чтобы он получил огромную сумму денег и порадовался ей, чтобы нашел способ как попасть в библиотеку столичного Собора.
Неожиданно мошенник почувствовал под ладонями какое-то тепло. Незнакомое, будто бы пробегающее под землей. Словно где-то в недрах бил горячий источник, прогревающий слои почвы.
Длилось это буквально несколько секунд и вдруг вновь все стихло.
Решив, что произошедшее стало порождением уставшего ума, Рурык закончил ритуал словами благодарности в адрес Иривии и лег спать. Завтра и впрямь был весьма важный день, от которого зависела дальнейшая судьба.
Глава 9. Мошенник
Есть дома, в которые заходишь и уходить не хочется — до того уютно. Есть, наоборот, неприятные, унылые, холодные, из которых так бы и сбежал. Особняк мадам Помполь Тьюри относился к третьему типу — дом-музей: и сбегать не хочется, но и жить невозможно.
Каждая комната хранила бесценные коллекции уродливой мебели, сделанной под старину. Золотые люстры, точно горы, перевернутые пиками вниз, нависали над гостями, грозясь в любой момент обрушиться на чью-нибудь голову вместе с потолком. Цветастые ковры настолько удачно объединялись с аляпистыми обоями, что вызывали у гостей нервный тик.
Очевидно, желая закрепить эффект психологической атаки, на каждой стене висели портреты мадам Помполь. То хозяйка смотрела на вас в образе юной наивной пастушки (даром, что сударыне давно перевалило за пятьдесят), то царственно восседала в кресле подобно властной императрице. То стояла у станка в пуантах и балетной пачке, пытаясь задрать ногу в грациозном па, то лежала, обмотанная скромным тряпьем, держа в руках перепуганного ягненка.
Но главной гордостью мадам Помполь служили бесчисленные вазы, пузатые, как сама хозяйка. Они были расставлены в самых неожиданных местах: на подоконниках, возле диванов, в центре комнат. Иной раз, когда в особняке мадам собирался весь цвет Гердены, гости могли нечаянно разбить пять, а то и семь ваз. Это значило, что публика была в ударе и вечер удался.