Тайна Высокого Замка
Шрифт:
Йоська видит, как в березняке возится с гнездом зяблик. Это хозяйка. А вон и самец поёт и по сторонам поглядывает.
— Не бойтесь, я не трону вас, — обращается к птицам мальчик и идёт дальше.
Остановился Йоська на холме около маленькой часовни. Отсюда в синеватой утренней дали ему отчётливо видны Святогорская гора и силуэт старинного собора.
И, конечно, меньше всего мог знать Йоська, что минувшей ночью на кирпичных стенах ограды собора Франек, Петрик, Олесь, Василько расклеили листовки.
Сейчас листовки белели на всех домах вблизи площади святого Юра.
В это утро машина шефа гестапо бригаденфюрера СС Кацмана
Из машины выскочил сам Кацман и взбешённо бросился к красноватой кирпичной стене, густо облепленной листовками…
«Я би сшвав щлий день. Тай цiленьку нiчку. Як бим учув, що складають Гiтлеру на свiчку…Червона Армiя прийде вже скоро. Смерть нiмецьким загарбникам!..»
Как безумный, Кацман срывает со стены свеженаклеенные листовки.
Зажав их в обеих руках, бригаденфюрер почти бежит к палатам митрополита графа Андрея Шептицкого.
Разбитый параличем митрополит встревожен появлением этих листовок на стене его дома, не менее самого Кацмана.
— Читайте, — показал глазами святой отец на ещё одну листовку. — Это было вчера на стенах собора.
В листовке говорилось:
«Украинцы и поляки Западной Украины!
Не идите за провокаторами, агентами оккупантов. Они зовут вас на грязное дело, межнациональную борьбу, бессмысленную борьбу, которая, по замыслу Гитлера, приведёт к полному уничтожению обоих народов. Помните, что фашист не делает разницы между украинцами и поляками в газовой камере на Майданеке. Если имеете оружие, подымайте его, но против общего врага, врага всех славянских народов, всего человечества, — озверелой от крови гитлеровской Германии. Уничтожайте без милосердия провокаторов, агентов, продавшихся Гитлеру, предателей своего народа. На последний смертный бой зовёт с оккупантами всех честных патриотов Западной Украины Народная Гвардия за лучшую долю наших детей, нашего народа! Вступайте в её ряды! На провокаторскую работу врага трудящиеся Западной Украины — украинцы и поляки — дадут ответ в рядах Народной Гвардии. Бить немецкого врага днём и ночью, в городе и на селе, бить до тех пор, пока не сбежит он с нашей земли. Да здравствует Народная Гвардия, передовой отряд всенародного восстания против оккупантов! Да здравствует совместная борьба против немецких захватчиков! Да здравствует освобождённая Родина!»
— Да, эта «Народная Гвардия» ещё живёт, — нервно смял листовку бригаденфюрер. — Но уничтожение её — дело моей чести! — от этого дикого вопля вздрогнул даже святой отец церкви.
…На углу улицы Войтеха и Театинской, около колонки с водой, Йоська встретил Медведя.
Медведь не сразу узнал Йоську, а когда узнал, поманил его пальцем в пустое парадное дома и тихо спросил:
— Ты живой?!
— Ага. А что?
— Ты идёшь до Петрика?
— Да.
— Он с Олесем поехал. Кажись…
Но тут же прикусил язык:
— Не знаю… куда-то поехали…
— А Василько-Скороход тут? — с волнением спросил Йоська.
— Он тут. Сдаётся, он тоже не знает, где Петрик и Олесь.
— Побегу до Василька…
И Йоська без оглядки поспешил на Русскую улицу.
— Хай бог милует… — закрестилась мать Василька, увидев на пороге Йоську.
— Вы не бойтесь, тётенька… Меня никто не заметил…
— Двум смертям не бывать… Заходи…
Василько вытаращил глаза.
— Йоська… Ох, какой ты сделался… А мы думали…
— Индюк тоже думал! — нахохлившись, прервала братишку Катруся. — Видишь, что живой, и хвала богу…
— Э, было мне! — покачал головой Йоська. — Ихние лекари опыты с меня делали. Ага! Я-ак закрутят вокруг руки резину, а потом я-ак всадят в руку отакенную иголку и давай с меня кровь брать.
— Хай бог милует… — опять перекрестилась мать Василька. — Где ж ты живёшь, бедняга несчастный?
— Я очень счастливый, тётенька! Мы вчера с мамой убежали из гетто… А живём мы… Там, в подвале, на Знесенье…
— Ешь, — сказала Катруся, ставя перед Йоськой тарелку с овощным супом.
Суп Йоська с жадностью съел, а маленький кусочек хлеба положил в карман.
— Маме отнесу…
Глава четвёртая. Хитрость Василька
Никто не обратил бы внимания на новую соседку, если бы не одно обстоятельство.
Корвацкая привезла с собой тощую чёрную козу. По утрам эта коза жалобно мекала в сарае и успокаивалась только тогда, когда её выпускали во двор. Но стоило её выпустить, как сейчас же кто-нибудь из соседей начинал браниться и звать на помощь, потому что коза стягивала бельё с верёвок или гонялась за детворой, собираясь боднуть кого-нибудь из них!
Вот и сейчас, гулко стуча деревянными подошвами по скрипучей железной лестнице, бежит вниз пани Корвацкая.
— Что случилось, пани Мирослава? — побледнев, спрашивает она дворничиху, сидящую в слезах на лестнице.
— Мой, бельё, бельё! Да вы только гляньте, что ваша клятая коза натворила… Житья от неё нет!..
И так каждый день.
Вскоре после этого случая Корвацкая остановила Василька:
— Хлопче, попаси мою козу. За плату, конечно…
Василько задумался. Десять грошей, предложенные соседкой, — деньги невеликие. На них и ста граммов хлеба теперь не купишь. Меж тем, и их не так просто заработать.
Мать Василька с утра до ночи надрывается, перетаскивая тяжёлые ящики на спирто-водочном заводе. А платят ей — шестьдесят злотых в месяц.
Пасти козу — разве это работа? Завязал верёвку за рога и потащил на Глинянский пустырь к Знесенью. А главное… Главное — с этой козой его никто не заподозрит. Ну, конечно, кому придёт в голову, что он носит Йоське и его матери хлеб?
Василько согласился.
Он был уверен, что мама не рассердится. Она уважала новую соседку.
И так вторую неделю, каждое утро, Василько сам отмыкает сарай Корвацкой, привязывает козе за рога верёвку и тянет её вверх по Театинской улице.
Солнце только что показалось из-за лысой макушки Песчаной горы, когда Василько свернул на улицу Войтеха.
Несколько небольших особняков с железными флюгерами на остроконечных крышах, высокие заборы вокруг домов и небольшая часовня на пригорке около костёла святого Войтеха, — вот, собственно, и вся эта окраинная улица Львовского предместья.
Коза жадно щипала под забором траву в блестящих росинках.
Некоторое время спустя она вдруг испуганно шарахнулась в сторону и так рванула верёвку в руке Василька, что тот едва удержался на ногах. Он оглянулся. Чьи-то сандалии коснулись его лица. Кто-то в коротких зелёных штанах на лямках, с большой охапкой веток яблони в цвету, спрыгнул в траву.