Тайная Миссия
Шрифт:
— Уверен, как только может быть уверен крот, — ответил Уид.
Из осторожности он всегда предпочитал не говорить ни «да», ни «нет» и давать уклончивые ответы. Однако в данном случае он был искренне убежден, что Триффан никакой не писец.
— Во-первых, он слишком молод, — уточнил Уид, — а во-вторых, у него не было ни времени, ни возможности быть посвященным. Нет, кроме Босвелла, не осталось в живых ни одного летописца, а Босвелл теперь в нашей власти.
Хенбейн прошла чуть вперед и увидела оставленные Триффаном письмена.
— Выходит, Босвелл тоже побывал здесь. Видите надпись? — проговорила Хенбейн.
Наклонившись, она стала водить лапой по строчкам, вчитываясь в каждое слово. Уид пристально следил
— Что тут сказано? Что это — какое-нибудь проклятие? — спросил он.
— Ничего подобного. Пора бы тебе знать, что летописцы не употребляют проклятий. Призрачные надежды, пустой бред — ничего более.
И она рассмеялась тем смехом, который уже доводилось слышать Триффану. Рекин с мрачным удовольствием подхватил ее смех, и этот смех зловеще раскатился по округе, подобный отзвуку ночной тьмы, столь же мертвенно-прекрасный, как сама ночь. Уид с улыбкой следил за каждым движением Хенбейн. Грузный, с глубокими резкими морщинами Рекин первым перестал смеяться и обратил свой взгляд к Аффингтонской Долине.
— Ну, что скажешь, Рекин? — спросила Хенбейн.
— Скажу: будь проклят этот Триффан! Мы все равно отыщем этого данктонца вместе с его хлипким дружком. Возмездие настигнет их, воля Слова восторжествует! Я уже разослал повсюду гонцов с их приметами. Если мы не схватим их здесь, то их все равно опознают, когда они сунутся куда-либо еще. Мне не по душе, когда в наших владениях безнаказанно появляются чужаки и уходят невредимыми.
— Хорошо сказано, Рекин. Твоя преданность делу радует меня. Но что делать с Босвеллом? Ночь прошла, а пытки, похоже, на него не действуют?
— Я считаю, нужно уничтожить его немедленно. Пока он в нашей власти, следует избавиться от него раз и навсегда. Живой он всегда будет внушать какие-то надежды камнепоклонникам, мертвого же все забудут.
— А ты, мой верный Уид? — смягчив голос, произнесла Хенбейн, оборачиваясь к своему советнику. — Что скажешь ты?
— Скажу, что Босвеллу следует сохранить жизнь, — не медля отозвался тот. — Обратим его в свою веру, проведем через Покаяние. Тогда, если я хоть что-то смыслю в том, какое значение Белому Кроту придают южане, их способность к сопротивлению будет сломлена навсегда.
— Ошибаешься, Уид! — раздраженно закричал Рекин. — Живой Босвелл всегда будет представлять угрозу; мертвый же…
— Мертвый он станет для них мучеником, — не допускающим возражений тоном отозвался Уид. — Вы, военные, склонны все упрощать; вы все видите в двух цветах: черном или белом, либо жизни, либо смерти. Однако пусть все решает Глашатай Слова.
Довольная, Хенбейн милостиво поглядела на него: она любила власть. Не меньше власти она любила лесть и с наслаждением купалась в ее лучах. В то же время Хенбейн мгновенно впадала в сокрушительную ярость, когда встречала противодействие. Уид улыбнулся в ответ, любуясь ею. Мрачная красота Хенбейн давно сделалась легендой. Хотя мех вокруг ее глаз чуть-чуть поредел, она все еще казалась совсем молодой, словно даже теперь, в зрелые годы, став сильной и величественной, она сохранила в себе частицу беззаботного существа, которое, пусть на краткий миг, познало радость света.
Однако сейчас возле нее были только эти двое — Рекин и Уид, все помыслы которых были связаны с темными силами. Да и сам мех Хенбейн отливал странным светом, похожим на свет, исходящий от туч после ливня, когда солнце тщетно пытается пробиться сквозь их толщу. Она повернулась — и темнота окружила ее, словно вот-вот должна была разразиться гроза.
Однако преданному Уйду Хенбейн сейчас представлялась вполне безобидной. Чуть приподнявшись на задних лапах, Хенбейн оглядела склоны Аффингтонской Долины. Придя к выводу, что беглецам наверняка удалось скрыться, она сказала:
—
Уид с улыбкой отошел в сторону. Рекин почтительно замер.
Какое-то время Хенбейн в упор смотрела на Камень. Ее взгляд и сама ее поза говорили о том, что она не испытывает ни малейшего страха. Затем Хенбейн резко рассмеялась и одним ударом мощных когтей перечеркнула все написанное Триффаном. С внезапно вспыхнувшей яростью, с налитыми кровью глазами она снова и снова зачеркивала надпись, пока от нее не осталось и следа.
После этого она еще раз с вызовом взглянула на Камень и принялась писать сама:
Где бы ни стоял Камень — выше его Слово,
Как бы ни был силен Камень — сильнее его Слово,
Камень — пустой сон, Слово — последняя истина.
Слово — это «есть»,
Камень — это «было».
И потом добавила последнюю строку:
Так написала Хенбейн.
— И да будет благословенно Слово! — воскликнула она.
— Да будет благословенно! — поспешно повторили оба ее спутника.
Однако Рекина все это явно раздражало. Да, он был фанатично предан Слову, однако Слову, воплощенному в действие, а не в ритуалы. В этих придуманных Хенбейн ритуалах было нечто дикое, необузданное и ничего общего не имело с теми молитвами, которые он привычно повторял на рассвете и на закате дня. А все эти повешения за нос, стоны, плач, дикие крики, окровавленные когти?! Неуправляемо, не по-деловому, не по-военному! Можно было бы спокойно обойтись и без этих крайностей. Уид же придерживался иного мнения. Сейчас он наблюдал за Хенбейн, как делал это уже многие годы, и заново поражался сокрушительной силе ее энергии, которая увлекла грайков на юг и привела к почти полному уничтожению когда-то господствовавшей повсюду веры в Камень. Из Семи Систем пока оставались нетронутыми всего две. Одна — Шибод, которой вояки вроде Рекина не придавали особого значения, решив сначала покончить с более обширными поселениями, а другая — Данктон, хорошо известная своими древними традициями. Ходили слухи, будто там обитают те, кто более всего предан Камню, избранные Камнем для восстановления и спасения веры. Хенбейн решила оставить ее напоследок из чисто практических соображений. Дело в том, что подобраться к Данктону было чрезвычайно трудно: с трех сторон его защищала Темза, с четвертой — кликуши-совы, по этому пути они совершали свои перелеты с юга на север. К тому же Данктон был самой восточной из Семи Систем, и до последнего времени, пока не были взяты Эйвбери и Священные Норы, Рекин считал, что силы грайков слишком рассредоточены, чтобы затевать еще один дальний поход.
После Данктона, собственно, завоевывать было почти нечего. Дальше располагался пустынный край Вен, который для грайков представлял интерес лишь постольку, поскольку где-то в самом его сердце скрылся Данбар — тот, кто когда-то, в незапамятные времена, оказал поддержку Сцирпасу. А немногочисленные обитатели, темные, оторванные от остального мира, да, возможно, кое-какие сохранившиеся легенды? Современных грайков это мало привлекало. Тем более что теперь Вен был заселен двуногими и для кротов уже неперспективен. Потомки же Данбара — даже если таковые у него были, — должно быть, давно поумирали или разбрелись по свету.