Тайная Миссия

Хорвуд Уильям

Уид окинул маленькую группу высокомерным взглядом. Его густой серый мех и крепко сбитое тело представляли разительный контраст с распростертым у его ног немощным Брейвисом.

— Так как же — поверить или нет? — вопросил Уид, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Пленники молчали, молясь про себя лишь о том, чтобы Мэйуид не появился и Брейвиса не изобличили во лжи.

— Значит, говорите, вас шестеро? — настойчиво повторил Уид.

— Обычно они путешествуют всемером, — вдруг раздался скрипучий женский голос. Пленники обернулись, и их глаза встретились с ненавидящим взглядом Феск. — Семерка у них считается счастливым

числом, — добавила она.

Уид усмехнулся:

— Счастливым? Ну что ж. А ну-ка, гвардейцы, обшарьте все углы и тоннели еще разок. Я собираюсь в любом случае лишить их удачи: найдете еще одного — хорошо, не найдете — для казни и шесть число неплохое.

Никогда еще всего один час не казался Триффану столь долгим, так как именно час потребовался грайкам, чтобы заново обыскать все тоннели. Ни Брейвису, ни Виллоу, несмотря на раны, не было позволено прилечь.

Скинт с тревогой следил за Виллоу и не скрывал своей ярости: ни один из грайков не желал хоть чем-то помочь старой кротихе. Время тянулось бесконечно, солнце поднялось уже высоко, день выдался теплый и ясный, но Триффан не видел ничего вокруг: каждую минуту он ожидал, что Мэйуида найдут. Всех сковал страх.

Уид расположился как можно удобнее и терпеливо ждал. Привычные к безусловному повиновению гвардейцы тоже хранили почтительное молчание. Через какое-то время Триффан ощутил еще чье-то невидимое присутствие. Ему почудилось, будто над Хэрроудауном воздух вдруг странно и угрожающе похолодел. Видимо, что-то похожее почувствовал и Брейвис, потому что он поежился и зашептал заклятие от дурного глаза.

— А ну, сейчас же прекрати! — крикнул грайк и полоснул Брейвиса по бедру.

Тот замолчал. Все услышали его тяжелое прерывистое дыхание.

Но вот грайки, посланные на розыски, стали один за другим возвращаться. Тоннели были пусты: они никого не нашли.

— Странно, — подала голос Феск. — Ведь нор-то семь. Ничего, в конце концов мы узнаем правду!

И снова стало тихо. Молчание сделалось гнетущим; даже гвардейцев, похоже, охватил непонятный страх. Все как один они обернулись к югу и попятились, будто сама судьба должна была выйти к ним оттуда, Феск придвинула свое скрюченное тело ближе к Уйду. Тот лишь улыбнулся.

И тут под корнями огромного дуба, что стоял неподалеку, показалась чья-то тень. Вскоре она приняла более определенные очертания. Кто-то двигался к ним, но двигался неспешно, так что вначале трудно было разобрать, крот это или кротиха. От силуэта исходил странный зловещий свет: он слепил глаза, хотя имел черно-серый оттенок; он исходил от меха, который отражал солнце, но был черен, как сама ночь. Фигура казалась огромной, мощной и наводила ужас.

Триффан замер, как и все остальные, кроме Уида. В тишине было слышно, как лапы Уида в радостном нетерпении царапают по земле. Смэйли подобострастно припал к земле; Феск вся сжалась и растянула отвратительный рот в улыбке.

Фигура стала медленно поворачиваться. Ее движения были величественны; она шла с таким видом, словно в своих цепких лапах держала весь кротовий мир. Хенбейн из Верна — собственной персоной! Она медленно обводила их взглядом, и каждый ощущал: стоит ему хоть когтем шевельнуть — и он мертвец.

Ее глаза остановились на пленниках. Взгляд этот притягивал, поглощал тебя целиком. Триффан понял, что ей указали на него, потому что именно на Триффане в конце концов остановился ее взгляд.

—

Значит, это ты — Триффан, — проговорила она, впиваясь в него глазами, и он ощутил ее магическое притяжение, почувствовал, как ее злая воля проникает в его сердце, парализует и подчиняет его.

— А меня зовут Хенбейн, — тихо произнесла она кокетливым тоном.

Триффан с ужасом понял, что теряет контроль над собой; еще минута — и он целиком предоставит себя ее воле… Ее лицо приняло оскорбленное выражение, будто Триффан и все остальные каким-то образом обманули ее ожидания и она не могла понять, за что ее обижают.

— Ты — друг милейшего Босвелла?

— Да, — отозвался Триффан каким-то чужим голосом.

— Тогда я рада передать тебе от него весточку, — отозвалась она.

Тело ее, такое обманчиво прекрасное, дышало силой; острые когти черно поблескивали, а глаза… глаза глядели ему прямо в душу.

— Мне не терпится ее услышать, — пролепетал Триффан. Он изо всех сил боролся с желанием любить ее, пасть к ее ногам, молить о прощении… — Что же… что он просил передать? — выдавил он наконец.

Она наклонилась и, лаская, коснулась его плеча, его головы, его туловища… И ее прикосновение… оно было столь чувственным, столь многообещающим, что Триффану хотелось лишь одного — чтобы эта ласка длилась до бесконечности… Он затрепетал и, собрав все силы, чтобы не поддаться этому голосу, этому взгляду, снова шепотом повторил свой вопрос:

— Что же он просил передать?

— Да так, ничего существенного, — прозвучал небрежный ответ. — Дело в том, что Босвелл, последний летописец и знаменитый крот Аффингтона, Белый Крот Босвелл… мертв.

Как громом пораженный, Триффан пошатнулся и стал задыхаться. Ее когти впились ему в плечо, он почувствовал дикую боль, а когти проникали в его плоть все глубже, а лицо Хенбейн исказила страшная своей неприкрытой жестокостью улыбка наслаждения, больше похожая на гримасу.

Потом она разодрала когтями ему щеку, отвернулась и, указав на Брейвиса и Виллоу, произнесла:

— Казните их!

Глава двадцатая

Не успела Хенбейн отдать свой приказ, как несколько гвардейцев кинулись деловито выполнять его. По бокам Брейвиса и Виллоу встали грайки. Подошел еще один и вонзил когти в плечо каждого…

Протесты, крики гнева, страха и боли, попытки вырваться из лап мучителей — все было напрасно. Перевес в силах был слишком очевиден. Обе жертвы после нанесенных ударов впали в состояние оцепенения, между тем как грайки продолжали вершить свое черное дело. Над ними в листве древней рощи захлопала крыльями горлица, и ее призывное воркование разнеслось в теплом воздухе июльского дня, словно в мире все шло своим чередом. Ласковое солнышко пробилось сквозь прорези в зеленой кроне и упало на белые цветы чемерицы — цветы печали, цветы смерти.

Кротов подвели к колючей проволоке, провисшей между полусгнившими столбами старой ограды, огибавшей Хэрроудаун. Над нею у самой земли колыхалась колючая ветка терновника.

Брейвис после нанесенных ударов находился в полузабытьи; Виллоу обезумела от боли и своим слабым, надтреснутым голоском все звала и звала на помощь Скинта. Смитхиллз и Скинт сначала отчаянно рвались из лап стражников, но потом обессилели и, низко опустив головы, затихли.

Грайки же продолжали действовать так, будто выполняли обычную, будничную работу.