Тайная Миссия
Шрифт:
Мэйуид невольно вздрогнул: именно это ему часто мерещилось во время ночных кошмаров.
— Для некоторых из нас путь к свету и Безмолвию есть путь веры в Камень. Мы сделали свой выбор и стараемся следовать этому пути в меру своих сил. Для писцов — таких, как Брейвис, — этот путь более тяжел и суров; другим легче, но для них дорога к свету будет более длинной. Так говорил мне мой друг Босвелл.
— Значит ли это, что ваш Камень не требует себе поклонения и строгого исполнения бесчисленных обрядов и правил? — спросил Скинт.
— Да, есть обряды, которые должно выполнять писцу; есть ритуалы, предписанные для всех по большим праздникам, —
— Это правда, Брейвис? — спросил Скинт, обращаясь к писцу как к высшему, чем Триффан, авторитету.
— Правда, — с улыбкой подтвердил Брейвис. — Триффан все очень хорошо сказал.
— Мэйуид желает задать вопрос, достопочтенные господа, очень важный, как Мэйуиду кажется, вопрос. И очень рискованный, но я все же спрошу.
— Мы тебя слушаем, — отозвался Триффан.
Мэйуид лукаво скривился, затем улыбнулся своей обычной, обезоруживающей улыбкой и проговорил:
— Если самый быстрый путь достичь Безмолвия и света — это стать писцом, то на что может надеяться обыкновенное, жалкое создание — такое, как Мэйуид, например? Или же ты, многоумный и справедливый господин Триффан, хочешь сказать, что даже заразный Мэйуид, рожденный во мраке Помойной Ямы и вытащенный тобою оттуда против воли, хотя и с наилучшими намерениями, тоже может возвыситься до сана писца?
Так наступил странный и, как понял тогда Спиндл, переломный момент во всей истории народа кротов.
Триффан, очевидно, тоже ощутил его значимость, потому что не стал отвечать сразу. Он встал, сделал несколько шагов, окинул взглядом уходящие на север и запад долины и что лежало за их пределами и только после этого сказал:
— В учении о Камне нет запрета на то, чтобы грамоту знал каждый. Об этом нигде не говорится. Нужно лишь найти писца, который будет готов обучить тебя.
— Потрясающе! Прямо немыслимо! Невероятно! — объявил Мэйуид.
Триффан рассмеялся, но Брейвис даже не улыбнулся.
— А что тебе хотелось бы написать? — внезапно, уже совсем иным, серьезным тоном, спросил Триффан.
Мэйуид озадаченно наморщил лоб и впервые за время их знакомства не нашелся сразу. Затем со щемящей тоской и робостью он оглядел всего себя — от растрескавшихся когтей до изъеденных болезнью боков — и тихо произнес:
— Мэйуид начертал бы свое имя — только и всего. А потом показал бы это другим, чтобы они поняли, что Мэйуид — не грязное отребье, что с ним можно водиться, раз он умеет вывести целиком свое имя.
Триффан что-то тихо шепнул Спиндлу и ушел.
— Что он сказал? Плохое или хорошее, добрый Спиндл?
— Сказал, тебе необязательно чертить свое имя, ты и без того вполне достойный крот, Мэйуид.
— Да? Так и сказал? — воскликнул Мэйуид.
— Так и сказал — и сказал вполне искренне.
— Неужто? Ах-ах-ах!
Вскоре кроты вырыли удобные норы и создали небольшую, но удобную систему ходов с тем, чтобы приближение чужих не застало их врасплох и в случае необходимости у них были надежные пути к бегству. Скинт со Смитхиллзом трудились в северном и западном направлениях и вырыли прочные, солидные ходы, как это было принято у них на родине. Спиндл копал к востоку и к югу, у него ходы
Для Брейвиса Спиндл вырыл нору между своей и норой Триффана с выходом на юг, чтобы солнце весь день освещало ее: после долгого заключения и напряжения сил во время бегства писцу требовался полный покой и отдых.
На девятый день их пребывания в Хэрроудауне Скинт и Смитхиллз объявили, что следующим вечером собираются немного повеселиться и попеть, потому что это будет праздничная ночь Середины Лета. Они не знают, как отмечают ее камнепоклонники, но у них, северян, принято веселиться, а без песен да без занятной истории какое веселье?
— Каждый пускай празднует, как ему хочется, а остальные вольны принимать или не принимать участие, — решил Триффан.
Все разбрелись кто куда и стали готовиться к торжествам Короткой Ночи. Из нор Смитхиллза и Скинта доносились пение и смех, из приюта Виллоу — монотонная тихая мелодия: она повторяла речные песни детства; из пещерки Брейвиса слышались молитвы писцов Священных Нор. Спиндл припоминал приличествующие торжеству забавные рассказы; Триффан же, одиноко растянувшись на солнцепеке, наслаждался теплом и звуками летнего дня. Один Мэйуид словно был не в себе: он хмурился, не находил себе места и в конце концов отправился бродить один. Вечером он долго потерянно смотрел на звезды, словно силясь что-то отыскать, но что — и сам не знал. Все следующее утро он не вылезал из своей норы и ни с кем не разговаривал.
Рассвет Середины Лета выдался на редкость красивый. Каждый готовился к торжеству на свой лад. Однако к Камню никто из них не подходил; было известно, что ночью все они встретятся именно возле него. Брейвис с Триффаном, вероятно, прочтут молитвы, остальные же могут просто постоять рядом.
Миновал долгий ленивый день, и настал тихий вечер. Последние лучи сверкнули в водах Темзы, далеко внизу прокладывавшей себе путь среди полей и древесных кущ; кое-где замелькали огоньки в жилищах двуногих; на миг вспыхнули глаза ревущей совы, потом она отвернулась, свет исчез, и на Хэрроудаун легли сумерки.
— Где Мэйуид? — спросил Триффан. Среди собравшихся его не оказалось.
— Весь день его не видел, — отозвался Смитхиллз.
— Последнее время у него очень подавленный вид, — добавил Спиндл.
— Утром сидел в своей норе, но сейчас его там нет, — сказал Скинт.
Триффан предложил немного подождать. Они стали ждать, уже совсем стемнело, и взошел молодой месяц, а Мэйуид все не появлялся. Его искали, звали, но он не откликался.
— Ладно, будем начинать. Он придет, — сказал Триффан, глядя в темноту, где, возможно, скрывался тот, кто хотел к ним присоединиться, но не знал, как это лучше сделать. — Он придет обязательно, — мягко проговорил Триффан.