Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Шрифт:
Шовинистический угар, нагнетавшийся сверху прежде всего в гуманитарную сферу, конечно, не обошел стороной и святая святых соцреализма — Союз советских писателей СССР (ССП) и все его структуры. Причем и тут руководству ЦК при проведении в жизнь новой национально-кадровой политики пришлось столкнуться с определенными трудностями, главная из которых была связана с руководителем союза А.А. Фадеевым. Став в 1926 году секретарем Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП) и издав вскоре роман «Разгром», этот литератор приобрел популярность в широких массах и поддержку в верхах. На встрече в 1932 году бывшего руководства РАППа [656] (распущенного к тому времени) с членами политбюро (знаменитое свидание в особняке М. Горького) Фадеева заметил Сталин. Вождь, назвавший тогда советских писателей инженерами человеческих душ, стал покровительствовать молодому литератору, назначив его в следующем году заместителем председателя оргкомитета ССП, а в январе 1939 года — секретарем президиума правления союза. С этого времени и начал вызревать конфликт между новоиспеченным литературным генералом, бравировавшим своими особыми отношениями с вождем, и чиновниками со Старой площади. Последние с тех пор использовали всякий удобный случай, чтобы опорочить в глазах Сталина его строптивого фаворита, благо тот сам подавал для этого немало поводов. Яркой иллюстрацией к этим отношениям служит постановление политбюро от 23 сентября 1941 г., утвердившее решение бюро КПК о
656
Роспуск РАПП произошел 23 апреля 1932 г. по инициативе Сталина, который, видимо, имея в виду левацкий экстремизм этой организации, обвинил ее в том, что она отпугивала от партии огромную массу беспартийных, «страх пущала»[1590].
657
Там же. — Оп. 3. — Д. 1042. — Л. 30.
К осени 1943 года в ЦК накопилось на Фадеева достаточно много компромата, причем не только о его личных похождениях (на что Сталин смотрел сквозь пальцы), но и касавшегося такого серьезного дела, как руководство «литературным фронтом». Добиваясь теперь уже отстранения Фадеева от руководства ССП, его недоброжелатели в ЦК стали наряду с прочим использовать и аргументы, замешанные на стремительно набиравших силу шовинизме и антисемитизме. В конце сентября Александров и Шаталин представили в секретариат ЦК записку о непорядках в редактируемой Фадеевым газете «Литература и искусство». Среди основных причин «неудовлетворительного состояния» дел в редакции называлось и то, что в ней «подвизались» «люди, мало понимающие в искусстве и путаники», а также «политически сомнительные сотрудники». А далее, как это обычно практиковалось в подобных случаях, следовал длинный шлейф, сотканный главным образом из еврейских фамилий. В приложенном проекте постановления ЦК предлагалось «освободить от работы в газете тт. Крути, Рабиновича, Мирскую, Кальма (Кальмеера), как явно непригодных для этой работы», а также предусматривалась замена Фадеева Н.С. Тихоновым на посту редактора [658] .
658
См. подробнее: Литературный фронт. — С. 76—104. РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 125. — Д. 193. — Л. 140–148.
На сей раз Сталин внял волеизъявлению своего напористо действовавшего партаппарата. В начале февраля 1944 года Фадеев был выведен из руководства ССП, а вместо него на вновь учрежденную должность председателя правления союза был назначен предложенный ЦК Тихонов, хотя и беспартийный, но зато послушный аппарату литератор. Как английской королеве, ему предстояло больше представительствовать, чем править, а реальным главой ССП стал первый заместитель Александрова Д.А. Поликарпов, назначенный тогда секретарем правления писательского союза.
Драматических последствий такого внедрения агитпроповцев в руководство творческой организации долго ждать не пришлось. Уже через несколько месяцев после того, как это произошло, благодаря их стараниям родилось «дело» Литературного института — высшего учебного заведения, существовавшего при ССП с 1934 года. Возникло оно после информации из МГК ВКП(б) о том, что группа студентов этого института выдвинула в качестве альтернативы социалистическому реализму новую «литературную платформу», именуемую «необарокко», которая, «базируясь на поэзии И.Л. Сельвинского и других конструктивистов» [659] , призвана служить своеобразным противовесом реалистической поэзии Симонова. «Сигналом» этим в ЦК заинтересовались, хотя особенно и не удивились его появлению, ибо Литературный институт уже успел зарекомендовать себя на Старой площади как рассадник непозволительного вольномыслия. Еще в 1941–1942 годы в нем за антисоветскую пропаганду было арестовано шесть студентов (в том числе будущий скульптор Ф. Сучков). Тем не менее, предвкушая получение солидных политических дивидендов от разоблачения якобы опасной для государства крамолы, проверкой института занялись лично Александров и Поликарпов. 18 мая 1944 г. они положили на стол Щербакову справку «О состоянии Литературного института при Союзе советских писателей». Антисемитский подтекст этого довольно примечательного и ранее не публиковавшегося документа станет очевидным при детальном его рассмотрении. Начинался он с констатации тревожного факта: Литературный институт работает в настоящее время крайне неудовлетворительно, в нем появилась группа антисоветски настроенных людей, оказывающих разлагающее влияние на неустойчивую часть студентов. Согласно справке, наиболее активную антисоветскую деятельность в институте вели студенты Белинков, Эльштейн и Ингал, что подтверждали краткие характеристики этих возмутителей институтского спокойствия:
659
Еще в конце 1937 года секретарь президиума ССП В.П. Ставский Направил Мехлису донос о деятельности «Литературного центра конструктивистов», созданного в 1926 году якобы по указанию Троцкого «через его племянницу» поэтессу В.М. Инбер, которая организовала тогда встречу с ним в Главконцесскоме творчески близких ей Сельвинского, К.Л. Зелинского и А.К. Воронского[1591].
«Белинков [660] , двадцати двух лет, по национальности еврей. Сын бухгалтера, дипломник, учился в семинаре Сельвинского, называет его своим апостолом и учителем; посещал писателя Шкловского и находился под его влиянием; в настоящее время арестован органами государственной безопасности; представил как дипломную работу рукопись «Черновик чувств», что является антисоветской вылазкой; открыто симпатизирует философам-идеалистам Платону, Канту, Бергсону, Ницше; пишет о себе как о заговорщике и конспираторе: «От своих друзей я требую партийности… Кроме того, в душе я заговорщик и конспиратор…».
Эльштейн, двадцати двух лет, по национальности еврей, отец юрист, творческим руководителем был О. Резник; в апреле сего года Эльштейна исключили из Литературного института, а потом он был арестован органами государственной безопасности; написал роман «Одиннадцать сомнений»; это ряд рассуждений автора о жизни и главным образом об искусстве; подражает, как и Белинков, Шкловскому и Сельвинскому; злопыхательствует по отношению к советскому строю. «Литература не есть отражение действительности, — заявляет Эльштейн. — Предупреждаю, я не зеркальных дел мастер»; как и Белинков, поднимает на щит западных декадентов Пруста, Поля Валери и Андре Жида.
Ингал, двадцати трех лет, по национальности еврей, близкий друг Белинкова; вместе с Белинковым и Эльштейном пытался пропагандировать свои антисоветские взгляды среди студентов института, давая читать им свои произведения».
660
А.В. Белинков считался лидером нонконформистского студенчества Литературного института. 30 января 1944 г. был арестован и приговорен к восьми годам лагерей. До «посадки» на коллективных читках у себя на квартире успел ознакомить 250 студентов со
Затем в документе живописались настроения в студенческой среде вообще:
«Студент первого курса Музис (еврей) из семинара Зелинского пишет:
…Человек-зверь огрубел теперь И в ночную тьму он глядит, как зверь. И лелеет он только мысль одну: «Черт бы побрал эту войну».Студент первого курса Сикорский по национальности русский (семинар Зелинского) в стихотворении «К кому» заявляет: «Ни мне, ни потомкам, ни дедам тем более жизнь моя не нужна». Стихотворения студентки Елены Николаевской (семинар Сельвинского) эротичны и написаны с откровенно пацифистских позиций. М. Рапопорт (семинар Сельвинского), по национальности еврейка, в своих произведениях осуждает войну вообще. Упаднические произведения пишут Р. Тамаркина (еврейка) и Ш. Сорокко (еврейка) из семинара О. Брик. Студенты пренебрежительно оценивают (с эстетических позиций) творчество Симонова, Бориса Горбатова, Суркова. Массовое увлечение поэзией Пастернака. Это считается естественным и не вызывает у руководителей института никакой тревоги. По национальному составу среди студентов русских 76 человек (67 %), евреев — 28 человек (24 %), украинцев — четыре человека, армян — два человека».
Потом авторы записки предлагали свой критический разбор преподавательского состава:
«Большинство руководителей студенческих творческих семинаров — Сельвинский, Шкловский, Асеев, Брик в прошлом были формалистами, и в свое время некоторые из них (Зелинский, Сельвинский) активно боролись с марксистским литературоведением. Шкловский, ознакомившись с антисоветским произведением Белинкова (роман «Черновик чувств». — Авт.), написал в отзыве: «Мальчик талантлив, его роман значителен». Эльштейн на семинаре Резника положительно отозвался о клеветнической повести Зощенко «Перед восходом солнца».
В итоге предлагалось снять с работы директора института Г.С. Федосеева, а также преподавателей Н.Н. Асеева, И.Л. Сельвинского, К.Л. Зелинского и О.М. Брика [661] .
Когда результаты проверки были доложены Щербакову, тот распорядился, придав «делу Литературного института» максимальный размах, подготовить соответствующую информацию для Сталина и жесткий проект постановления ЦК. Уже 26 июля секретариатом ЦК было принято предложение Агитпропа о «нецелесообразности дальнейшего существования Литературного института при Союзе советских писателей». Казалось, институт неминуемо должны закрыть, но в решение его судьбы вмешался К.М. Симонов, который после наложения опалы на Фадеева все более завоевывал благорасположение Сталина. В интересах прежде всего талантливых фронтовиков с «богатым жизненным опытом» он предложил сохранить это уникальное в своем роде учебное заведение, обеспечив его «сильным руководством» и освободив от «накипи» в виде «прилитературных девушек и зеленых юнцов, не видевших жизни». Возможно, принимая во внимание эту позицию Симонова, но прежде всего скептическое мнение оппонентов Щербакова и Александрова в партийном руководстве (особенно Жданова), Сталин не одобрил радикального решения секретариата ЦК, и дело было спущено на тормозах. Только 30 декабря секретариат ЦК, чтобы «закрыть вопрос» о Литературном институте, принял новое постановление, в котором уже речь не шла о ликвидации, а содержались формальные, дежурные фразы («усилить идеологическую и политико-воспитательную работу среди студентов» и т. п.) [662] .
661
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 117. — Д. 431. — Л. 160–168. Оп. 125. — Д. 212. — Л. 181–182.
662
Там же. — Оп. 117. — Д. 431. — Л. 147, 152–158. Д. 477. — Л. 61. — 61об. Оп. 125. — Д. 285. — Л. 71–73.
РЕАКЦИЯ НА ТРАВЛЮ.
То, что антисемитская подоплека этого и других вышеописанных эпизодов тщательно скрывалась от глаз непосвященных, позволяло властям действовать с особым цинизмом и без особой тревоги даже за отдаленные последствия своих шовинистических кадровых экспериментов. Однако это не ограждало их от реакции жертв такой политики и людей, ею крайне возмущенных. Многие терялись в догадках, предлагая собственные объяснения причин возникновения этой проблемы. Тогдашнее смятение еврейской общественности отразилось в датированном 13 мая 1943 г. письме Сталину ветерана партии Я. Гринберга [663] , в котором тот «выражал чаяния большой группы художественной интеллигенции»:
663
Возможно, что автор этого послания — журналист Я.С. Гринберг, трудившийся до войны в «Комсомольской правде» и упомянутый в постановлении оргбюро ЦК от 20 ноября 1940 г. вместе с Б.Р. Изаковым, M.Л. Гурманом и другими евреями, работавшими в этой газете, как «не заслуживающий политического доверия»[1593].
«Дорогой вождь и учитель И.В. Сталин! Чем можно объяснить, что в нашей советской стране в столь суровое время мутная волна отвратительного антисемитизма возродилась и проникла в отдельные советские аппараты и даже партийные организации? Что это? Преступная глупость не в меру ретивых людей, невольно содействующих фашистской агентуре, или что-либо иное?.. Существуют собственные измышления и догадки о том, что, возможно, сверху было дано какое-то указание о развитии русской национальной культуры, может быть, даже о проведении национального регулирования выдвигаемых кадров. В органах, ведающих искусством, об этом говорят с таинственным видом, шепотом на ухо. В результате это породило враждебное отношение к евреям, работающим в этой области. На практике получилось так, что секторы кадров в Комитете по делам искусств и ему подведомственных аппаратах подбирают только русских работников вплоть до администратора передвижного театра. Еврей любой квалификации сейчас не может рассчитывать на получение самостоятельной работы даже самого скромного масштаба. Эта политика развязала многим темным и неустойчивым элементам языки, и настроение у многих коммунистов очень тяжелое… Знаю, что с большой тревогой об этом явлении говорят народный артист тов. Михоэлс, народный артист А.Я. Таиров… Известно, что ряд представителей художественной интеллигенции (евреев) обратились к писателю И. Эренбургу с просьбой поставить этот вопрос. Со мной об этих явлениях говорил писатель Борис Горбатов. Уже дошло до того, что отдельные коммунисты (русские) и даже секретари низовой партийной организации (например, в Управлении по делам искусств Мосгорисполкома) начинают совершенно официально ставить вопрос о «засоренности» аппарата евреями, выдвигают обвинения в «протаскивании евреев». В Управлении по делам искусств пришлось даже делать подсчет и определять, нарушена ли еврейская норма: четыре еврея на 30 работников аппарата!».