Тайны Фанкор-Зора
Шрифт:
Здание городской тюрьмы, мимо которого лежал путь рыцарей, тоже было наполовину разрушено. Тюремные ворота были выломаны, двор усыпан обломками камня. В массивной стене самого здания зиял огромный пролом, через который Конрад успел рассмотреть распахнутые настежь двери камер. «Ну, по крайней мере, теперь здесь никого не держат», – усмехнулся рыцарь-лейтенант и продолжил путь.
Несмотря на то, что у Конрада почти не было ни времени, ни возможности, глазеть по сторонам, рыцаря поразило обилие статуй в городе. Изящные танцующие аристократы в парке, мускулистые гладиаторы в амфитеатре,
Статуя украшала даже тюремный двор. «Скорее, для устрашения, чем для украшения», невесело подумал Конрад. Статуя правосудия, изображенного в виде женщины с мечом в одной руке и с весами в другой, раньше стояла около помостов с парой десятков виселиц. Сейчас внушительная фигура, изваянная из черного гранита, валялась рядом с остатками помостов. Было похоже, что ее тоже намеренно низвергли с пьедестала, как и огромную статую гладиатора в амфитеатре. Рука, державшая меч, откололась и лежала рядом. Женская голова, увенчанная сложной прической, откатилась и теперь валялась поодаль, повернув к рыцарям красивое, но холодное, совершенно бесстрастное лицо с лишенными зрачков глазами.
Но еще больше, чем обилие статуй, Конрада тревожило и огорчало великое множество свидетельств того, что в городе когда-то было много детей. Проходя мимо домов, рыцарь-лейтенант невольно заглядывал во дворы или в окна.
Детское присутствие ощущалось тут повсюду. В некоторых садах к толстым ветвям мертвых деревьев были прикреплены качели – широкие доски на длинных цепях, раскачиваться на которых теперь мог разве что ветер. На стенах других домов и на мостовых перед ними сохранились детские рисунки, сделанные углем или мелом. С одного из подоконников на Конрада глазами-пуговицами печально смотрел покинутый всеми, чудом сохранившийся игрушечный заяц. На крыльце другого дома рыцарь-лейтенант заметил деревянную лошадку-качалку.
Но самым пугающим для Конрада почему-то оказался когда-то роскошный фруктовый сад, где оставленные маленькой хозяйкой изысканные фарфоровые куклы чинно восседали за игрушечным столом, накрытом по всем правилам чаепития. Время не пощадило тонкий сервиз, и от него остались лишь осколки. Уцелел только маленький медный кофейник. Куклы тоже сильно пострадали. У одной из разодетых игрушечных дам не было головы, ее осколки валялись на земле. Фарфоровая голова другой куклы уцелела лишь наполовину, и Конрад с содроганием заметил, что на месте второй половины свили гнездо осы. Еще у пары были отбиты руки и ноги. Похоже, их повредили падавшие с мертвой теперь яблони плоды, которые некому было сорвать. Уцелела только простая деревянная кукла с ярко раскрашенным лицом. Рассохшаяся, растрескавшаяся, теперь она смотрела на рыцаря-лейтенанта с немым упреком. Конрад отвернулся.
Но поделиться своими впечатлениями рыцарю было не с кем. Брат Бертран, сам прямой и жесткий, как копье в руке поверженной статуи гладиатора, казалось, вообще не уставал, целеустремленно двигаясь все вперед и вперед. Он был одержим идеей схватить мятежников. Казалось, это был именно тот великий подвиг, к которому сэр Бертран Реверден шел всю свою жизнь. Это стремление было настолько огромным, что, казалось, он совершенно не чувствовал ни ушибов,
Что-то в этом городе необъяснимо беспокоило рыцаря-лейтенанта. Конрад и сам не смог бы определить точно, что именно. Это было нечто помимо пустоты и заброшенности, стонов и вскриков за городскими стенами, прекратившихся почти сразу, как только они вошли внутрь. Даже помимо этого обилия статуй, которые, казалось, пристально наблюдали за ними, но, как только кто-то из рыцарей поворачивался в их сторону, мгновенно отводили взгляд. То, что беспокоило Конрада, напоминало тихий почти неслышный звук, вибрирующий и высокий, трудноуловимый, но пробирающий до самого нутра. Оно будоражило и неприятно щекотало нервы.
– Ты чувствуешь, сэр Бертран? – наконец, решился спросить Конрад, – Кажется, здесь в воздухе что-то есть. Неприятное. Режущее. Не знаю, как описать. Как будто над ухом очень тонко пищит назойливый комар, и его невозможно отогнать.
– Это остатки магии, – резко ответил рыцарь-капитан, – Магическое поле здесь некогда было настолько сильным, что, будучи Посвященным, ты чувствуешь ее вибрации. Мы на чужой, враждебной территории.
– Хочешь сказать, что в этом городе мы уязвимы? – с тревогой спросил Конрад.
– Нет, – как всегда, сухо и раздраженно ответил старый рыцарь, – Мы просто таким образом ощущаем ее присутствие. Приятного мало, но и только.
– Хорошо, – облегченно вздохнул рыцарь-капитан и зашагал дальше.
Однако избавиться от неприятного ощущения, что за ними следят, Конраду не удавалось.
***
Бертран презрительно фыркнул и зашагал следом. То положение, в каком они все трое сейчас оказались, раздражало и злило старика. Возлагать ответственность за их экспедицию на этого Конрада, который никогда не скрывал, что сочувствует либертистам, изначально было ошибкой. Бертран с самого начала был категорически против. Но приор Джерольф заявил, что сэр Конрад Росс – возможно, единственный рыцарь в Ордене, кто знаком с Волчьем Краем и к тому же прекрасный охотник и следопыт. Сэру Бертрану пришлось согласиться. В конце концов, кто он такой, чтобы возражать приору?
Но ничего, как только они вернутся, Бертран напишет про этого выскочку Конрада подробный рапорт, и тогда все вышестоящие узнают про его попытки саботажа. Бертран не скроет ничего. И того, что Конрад позволил себе говорить про коменданта Рувена и, что еще хуже, про приора Виатора. Это вряд ли сойдет рыцарю-лейтенанту с рук. А уж в том, что Конрад тащил на себе этого умирающего подростка исключительно для того, чтобы саботировать приказы командующего, рыцарь-капитан нисколько не сомневался.
А теперь они, двое рыцарей, один из которых ранен, и замедляющий преследование умирающий мальчишка, оказались в этом проклятом городе совершенно без помощи. И то, что поначалу казалось пустяковым делом, стало принимать серьезный оборот. Теперь Бертран был готов проклинать себя за то, что отказался от подкрепления. Рыцарь-капитан прекрасно видел свою ошибку: он позволил Конраду, который с легкостью поверил в пустяковость этого похода – просто дать мятежникам уйти подальше, а потом тихо арестовать! – убедить себя в том же самом.