Тайны Фанкор-Зора
Шрифт:
Его светлость вернулся далеко за полночь. Он был не один. Бертран, приоткрыв дверь дровяного сарая, наблюдал за тем, как вслед за сеньором из кареты выбралась, зябко кутаясь в плащ, растерянная и испуганная молодая женщина. Выйти ей почему-то помогали не лакеи, а рыцари из личной охраны сеньора.
Даже в темноте и под ливнем дама показалась Бертрану очень красивой: длинные светлые волосы, большие голубые глаза. Мальчику даже представилось, что он заметил слезы, настолько печальна была эта женщина.
Герцог
При свете факелов женщина оказалась ещё прекраснее. У Бертрана даже перехватило дыхание. Теперь незнакомка сидела гордо и прямо в резном дубовом кресле. Взгляд красавицы был отрешенным. Сеньор стоял рядом.
Бертран никогда раньше не видел герцога таким. Их хозяин, всегда суровый и прямой, внушал Бертрану, да и всем в замке страх и благоговение. Герцог сурово наказывал за любые провинности, и горе несчастным, которые осмеливались ему в чем-то возражать.
Теперь же, рядом с этой женщиной, сеньор выглядел совсем другим. Он смотрел на свою спутницу с волнением и восхищением. Такое лицо Бертран видел у нищего Луи, который чистил в замке выгребные ямы. Как-то в праздник Явления замковая повариха, толстуха Марго, отдала ему целую жареную курицу. Таким взглядом он на эту курицу и смотрел, до конца не веря, что такое сокровище целиком принадлежит ему.
Позже, ложась спать, он подслушал за стенкой разговор родителей:
– Слыхала, мать, герцог-то в замок волшебницу привез! – поделился новостями отец.
– Сила Единого! – Бертран представил, как мать всплеснула руками, – Где ж он ее нашел-то?!
– Конюший говорит, силой забрал у маркиза Де Монтеро, – мрачно ответил отец, – Что это на него нашло? Меня мальчишкой сюда взяли, я здесь без малого тридцать лет, и магов тут никогда не бывало.
– Вот беда так беда… – охнула мать, – А я тебе, отец, так скажу: грех это. Герцогу шестьдесят пять стукнуло, двадцать лет, как вдовец. Уже о Чертогах Единого думать пора, а тут привез молодую и красивую, да еще чародейку. Ничего хорошего из этого не выйдет, вот что.
– Ты права, мать, быть беде, – хмуро согласился отец.
Как только волшебнице выделили покои, она тотчас же в них заперлась и заявила, что не желает выходить. Она отказывалась от роскошно сервированной еды, которую ей приносил сам мессер Гавро, старший лакей, который прислуживал только герцогу. Она не впускала мать и сестер Бертрана, назначенных ей в горничные и приносивших к двери ее покоев один изысканный наряд за другим. Сам герцог часами простаивал под ее дверью, вооружившись очередным драгоценным подарком и умоляя ее хотя бы открыть замки – все было напрасно.
Герцог сердился и срывал
Так прошло десять дней. А потом мэтресса Эйлин открыла дверь и потребовала завтрак и горячую ванну. Герцог был вне себя от счастья.
Теперь Его светлость почти все время проводил с мэтрессой Эйлин, исполняя любые ее прихоти. В первую очередь он распорядился переделать покои, которые отвел волшебнице. Мэтресса Эйлин жила на самом верхнем этаже, почти под крышей. Она любила свет и воздух. Герцог выписал каменщиков из столицы и приказал расширить окна в ее покоях, чтобы чародейка могла любоваться окрестностями. Окна стали просто огромными, от пола до потолка. В оконные переплеты герцог распорядился вставить самые чистые и прозрачные стекла, привезенным из столицы. Чародейка приказывала мыть эти окна каждую неделю.
Потом Бертран увидел, как под покровом ночи в замок прибыла повозка, из которой в покои мэтрессы Эйлин носили тяжелые деревянные ящики. Потом он услышал от других слуг незнакомое ему, рычащее слово «лаборатория». Мальчик не знал, что это значит, но слово показалось ему злым.
Сама мэтресса Эйлин тоже оказалась злой. Она то и дело жаловалась то герцогу, то майордому на нерадивость слуг, которых ей выделили. И с удовольствием наблюдала за тем, как их наказывают. Бертран вскоре привык видеть заплаканными то мать, то сестер.
А потом началось страшное.
Когда старшую сестру Бертрана, пятнадцатилетнюю Овьет обнаружили мертвой под окнами мэтрессы Эйлин, все подумали, что она поскользнулась, когда их мыла. И совсем никто не заметил резаных ран на ее шее. А когда на похоронах Бертран спросил о них, эконом выдал ему подзатыльник и велел молчать.
Сразу после похорон в каморку, где жил истопник с семейством, пришел сам герцог. Он долго мялся, рассматривая упавших перед ним на колени отца Бертрана и всю его семью, и наконец, выдавил:
– Я соболезную твоей утрате... как там тебя?
Пьер, господин, – у отца от волнения пропал голос.
– Ну вот, Пьер, – прцедил сеньор, – В качестве возмещения через год я распоряжусь выдать замуж твою младшую дочь и пожаловать ей хорошее приданое.
Родители начали мелко кланяться в знак благодарности. Отец прятал глаза, мать украдкой смахивала слезы. Но Его светлость этого уже не видел. Он поспешно вышел из каморки истопника, зажимая нос надушенным платком.
<