Тайны темной осени

Чернышева Наталья Сергеевна

Деньги — это свобода. Можешь делать всё, что захочешь. И как захочешь. Просто потому, что никто тебе не указ.

Я не стала долго думать, тем более, после приступа головной боли, мне зверски хотелось есть. Всё съела, аккуратно собрала пустые тарелки.

И вдруг увидела в углу своей полки чёрного кота. Он сидел, подогнув под грудь передние лапы и внимательно смотрел на меня. От черноты его взгляда меня приморозило к месту. Да что же такое! Едет крыша. Я нервозно хихикнула.

Сквозь кота ничего не просвечивало, он не был призраком. Но тянуться к нему рукой, чтобы погладить, я

не рискнула. Сейчас как разинет пасть, а там — вампирские клыки длиной в мою руку. Кто же ещё может так спокойно разгуливать по вагонам после своей смерти? Только вампиры, зловещие мертвецы и прочий стивенкинговский зверинец.

— Кис-кис, — всё же сказала я, но неуверенно.

Бегемот даже ухом не повел. Потом вовсе отвернулся, завалился на бок и вытянулся вдоль стены длинной чёрной ветошью.

Тихо шифером шурша… Я вздохнула, открыла свой нетбук — до похороновского монстра ему было как ползком до луны, хотя тоже не назвала бы эконом-вариантом.

Откликов на моё резюме не было. Потому что сети не было. Никакой. Вот он, хвалёный вай-фай высокой скорости и опупенного качества, о котором трубила на официальном сайте РЖД реклама. А нету! Живи, как знаешь, до ближайшей станции.

Но не было и обычной сотовой связи, впрочем, тут ничего удивительного. Вышки в глухих лесах никто не ставит, не окупятся они. И заряд у всех моих устройсвт, обоих смартфонов и нетбука, стремился к нулю. Несмотря на воткнутые в розетку вилки.

Ещё и розетка неисправна!

Дверь купе распахнулась. На пороге стоял Похоронов.

— Вы поели, Римма Анатольевна? Замечательно.

— Спасибо, — поблагодарила я. — Я заплачу…

Очень не хотелось чувствовать себя обязанной. А ещё не хотелось, чтобы он думал, что я не могу сама себя обслужить в такой малости, как еда.

— Бросьте, — он прошёл на своё место, и кивнул на мой окирпиченный смартфон: — Села батарея?

— Да, — нехотя призналась я.

— Держите, — извлёк откуда-то из карманов своего невыносимого плаща палочку PowerBank’а. Это должно помочь…

Мобильный аккумулятор штука в дороге очень нужная. Я подивилась предусмотрительности Похоронова, но аккумулятор у него взяла. Смартфон — новый! — не пожелал включаться. То есть, разрядился прямо в хлам. Теперь ему требовалось постоять несколько минут, а то и вовсе полчаса до того момента, когда он сможет хотя бы включить экран и выдать сообщение: Батарея разряжена. Батарея заряжается…

Попутчик мой тем временем снял и повесил в гардеробную нишу свой плащ. Я предусмотрительно убрала оттуда куртку и свитер. От плаща пахло! Слабо, но раздражающе тянуло отчётливой помойкой. Мог бы в химчистку перед дальней дорогой сдать. И не сдал.

Ноутбук за пол-ляма с собой таскает, тряпочкой экран ему полирует, а плащ свой выстирать — ума не хватает. Простейшего бытового ума!

— Что такое петля Кассандры? — напрямик спросила я у него.

Похоронов замер, у него даже руки дёрнулись. Он сел напротив, вперил меня взгляд своих ярких фонариков, спросил:

— А вам зачем?

— Любопытно, — объяснила я, пожимая плечами.

Он вроде поколебался немного, и на миг мне показалось, что сейчас расскажет. Но колебание,

минута слабости, прошли быстро!

— Любопытному в дверях, — отрезал попутчик, — прищемили нос в дверях.

И я поняла, что он ничего и никогда не расскажет. Придётся мне жить с этой жгучей тайной. Обидно.

Похоронов раскрыл свой монструозного вида ноутбук и погрузился в работу. Когда он думал, у него появлялись морщинки в уголках рта и возле глаз, и его лицо становилось невероятно умным и сосредоточенным. А ещё интересными были его руки. Тонкие, как у пианиста, но с роговыми мозолями, как будто раньше ему приходилось много работать на земле. Ну, там, помидоры выращивать… огурцы. Картошку, свёклу, капусту — такое всё.

…И греческий его чересчур правильный профиль, и натруженные руки сельского жителя, и невыносимые манеры…

Я потянула из сумочки вечный блокнот. Всегда ношу с собой не меньше двух штук. Блокнот, простые карандаши. Идея настигнуть может внезапно, а записать будет не на чём, вот где тогда — муки, самые настоящие.

Я рисовала. Как всегда, когда расстроенные нервы играли на волынке. Рассматривала украдкой Похоронова, и рисовала его. Как он сидит за ноутбуком. Как держит руку на тачпаде. Вполоборота — греческий нос, короткие, ёжиком, тёмные волосы. Карандаш летал над листом. Один рисунок, второй, третий… Подумала, нарисовала туман на Московском вокзале, бок вагона и бедолагу Бегемота на трёх лапах.

Жаль, графика не умела передавать чувства так, как мне хотелось. То морозящее ощущение от влажной холодной шерсти, когда кот ткнулся лбом мне в ладонь, как всегда делают коты, когда хотят, чтобы их погладили. Жуть, пережитую тогда — карандашом не передашь, как ни старайся.

Нарисовала проводницу, заново испытав весь букет эмоций по отношению к ней. Стерва она. Гарпия. Я понимаю, работа такая. Помотайся в вагоне по дорогам нашей великой и могучей, столкнись с множеством самых разных людей, от спокойного вежливого почти ангела до пьяного беса, который явился устроить тебе персональный ад и в том изрядно преуспел. Но мне от этого ничуть не легче!

— Вы хорошо рисуете, Римма Анатольевна, — заметил мой невольный попутчик. — Позволите посмотреть?

— Только если перестанете звать Анатольевной, — хмуро буркнула я.

— Хорошо, Римма, — улыбнулся он.

Я кивнула, подвинула ему блокнот. Невесть с чего взволновалась, сразу увидела кучу недостатков в рисунках, — в художественной точно не похвалили бы! Похоронов внимательно изучил каждый рисунок, и вдруг сказал:

— А вон тот угол нарисуете?

Он указывал точно туда, где спал, вытянувшись вдоль стены, чёрный Бегемот.

— В-вы… вы что, тоже видите?!

— Хотите узнать, что такое петля Кассандры? — вопросом на вопрос ответил он, я замерла, не зная, как реагировать, что сказать. — Рисуйте.

Я взяла блокнот, карандаш. Нарисовала… Смятую постель, каждую складку на пододеяльнике. Кота, уткнувшегося носом в стену, поджавшего под грудь лапы, как будто он сидел на стенке, а не лежал одним боком на полке. Шерсть его, мокрую, кое-где свалявшуюся… И снова — чувством вины резануло по живому: не спасла, не уберегла, не сумела…