Тайны темной осени

Чернышева Наталья Сергеевна

— Всё в порядке? — осведомилась проводница, вставая рядом. — Жалоб нет?

Я наконец-то прочитала бейджик на её груди. Мрачнова Келена Таумантовна. Хорошее имечко. Впрочем, девушка при ближайшем рассмотрении действительно не выглядела русской. Тёмные волосы, тёмные глаза, длинный, слегка крючковатый нос — прямо шнобель, откровенно говоря! — смуглая кожа. Наверное, откуда-то из южных регионов нашей великой и могучей девушка. Или из азиатской степи. Разрез глаз, впрочем, больше похож на европейский… Полукровка,

скорее всего.

— Там у вас, — я ткнула за спину, в дверь туалета, — грязь. Потрудитесь прибраться.

— Всё? — усмехнулась она, показывая чёрный зуб.

К стоматологу бы ей, к хорошему. Или уже не улыбаться вовсе, не пугать состоятельных пассажиров (другие билеты в СВ не покупают, такие, как я, кому понадобилось срочно, вотпрямщаз, ехать, а варианта подешевле не нашлось, — всё же большая редкость).

— Всё, — отрезала я.

— Благодарю, — хмыкнула она, — за наводку на недостатки. Сейчас займусь!

Займись, займись, мысленно позлорадствовала я. Что скажешь, когда увидишь на запотевшем зеркале кровь?

Скорей бы Сочи! Скорей бы уже доехать и сойти! Завтра в девять утра буду на месте. Как говорится, день простоять да ночь продержаться. Неужели не получится?!

Люди иной раз за одну минуту умереть могут, и скорая не успевает что-либо сделать, банально — приехать не успевает, не то, чтобы начать реанимационные мероприятия. А мне предстояло провести в странном и страшном вагоне остаток дня и всю ночь…

Я поёжилась, отлепилась от поручня и пошла к себе.

У соседнего купе, я ещё обратила внимание на номер его — тяжёлая латунная четвёрка на уровне глаз, из-под двери подтекало что-то… Вода? Нет, тёмное… Вино или кока-кола. Но я внезапно ощутила себя персонажем своего собственного рисунка. И не сказать, чтобы мне понравилось.

В щель приоткрытой двери видна была полка с ворохом сваленных в полном беспорядке вещей. Никакой руки не было, естественно. А тёмная жидкость уже подползла к красной дорожке и начала впитываться в неё. Наверное, надо было дождаться Похоронова. Наверное.

Но я подошла ближе и спросила в дверь:

— Эй! У вас разлилось что-то…

Тишина. Только на грани слуха показалось, что вроде бы прошуршало внутри что-то. Прошуршало и спряталось, может быть, в гардеробную нишу. Ниша как раз была с этой стороны коридора. Я почти чувствовала нечто, там затаившееся. Не передать! Но это было тягучее и одновременно острое чувство с адреналиновым запахом.

— Эй, у вас всё в порядке?

Тишина. Полустон-полувскрик, тут же задушенный… ладонью? Влажный шуршащий звук, будто кто-то что-то протащил по полу и бросил.

— Эй! — я не выдержала и толкнула дверь.

Меня ударило открывшейся картиной словно кулаком в лицо. Всё — в крови, стены щедро забрызганы кровью, кровь повсюду, на постели, на столике,

на полу, даже на потолке — брызги. На широкой спальной полке — голова с вырванными глазами — человека, и голова, сплющенная чем-то тяжёлым с боком — собаки, маленького той-терьера, вспоротый человеческий корпус — отдельно, в рану воткнуты собачьи лапки, оторванная кисть — на столе, раздробленные ноги на полу…

Я шатнулась назад, слыша чей-то непрекращающийся визг, на одной ноте, и вдруг поняла, что это визжу я сама, но замолчать удалось не скоро, а когда удалось — то меня стошнило, прямо на лужу крови под ногами, успевшую натечь в коридор. Стошнило и повело в сторону, вниз, на красную ковровую дорожку и там я, наверное, отключилась на какое-то время, пришла в себя почти сразу, но — на полу, совсем рядом с… с… с кровавым пятном… Поползла назад, ничего уже не соображая от ужаса, на что-то наткнулась, замерла. Меня трясло, губы прыгали, сознание снова собралось в подкоп, пересидеть самое страшное.

— Твою мать, — сказал надо мной усталый раздражённый голос проводницы. — Трупяк с расчленёнкой. В моём вагоне.

Ну, она железная! А я похвастаться такой выдержкой не сумела. Я не сумела даже встать, — меня поднял невесть откуда возникший Похоронов. Взял на руки, отнёс в наше купе и уложил на полку. Я открыла один глаз и посмотрела на него. Лучше бы не смотрела!

Он был страшен! На сумрачном, тёмном каком-то лице, ярко горели глаза. Они, положим, и так у него были не тусклые, но сейчас их словно подожгло изнутри яростным гневом.

— Сказал же, купе — не покидать! — зашипел он злобно!

— Мне… надо было, — пролепетала я, пытаясь объясниться.

— Надо ей было! — бушевал он. — Видела? Видела, тебя спрашиваю?!

— Ч-что… что это б-было?

— Кукла, — безжалостно отрезал он. — Она привязана к тебе, идиотка. Осознай и не делай больше глупостей.

Кукла. Ко мне. Сумасшедшая кукла-убийца. Всё это настолько выходило за грань моего разума, что я не могла его воспринять. Но кровь в соседнем купе — была. Разбросанные среди перевёрнутых вещей останки — были. Там ехала какая-то девушка. С собачкой. Не пощадили даже собаку…

Я перевернулась на бок, спиной к проклятому Похоронову, натянула на голову одеяло и заплакала. Потом, сквозь слёзы, ко мне на мягких лапах подошёл Бегемот. Сейчас, с закрытыми глазами, я очень чётко воспринимала его, и понимала совершенно точно, что это именно кот, а не таинственная кукла-убийца. Он прошёлся вдоль меня, сунул мокрый холодный носяру мне в ухо и бухнул привычным басом «мруфф, м-р-р-руфффф»… Я хотела сказать ему: «Ты же мёртвый. Ты умер, я видела сама!» И не сказала. Он не был врагом, хоть и был мёртвым, а остальное не имело значения.