Тайны темной осени
Шрифт:
— Ты убьёшь её? — спросила я горько.
— Перевезу, — оскалился он.
И гадай, что бы это значило. Объяснять он не собирался. Хватило того, что уже рассказал!
— Может, мне нарисовать?..
— Нет, — резко отреагировал Похоронов. — Вот уж этого — не надо. Ни в коем случае!
— Ты не дослушал, — тихо, упрямо сказала я. — Если я нарисую, что с куклой мы справимся. То всё пройдёт хорошо.
— Ты уже нарисовала.
— Можно подумать, если бы не нарисовала, то ничего не случилось бы! — выпалила я. — Я тебе кто, бог? Этот… как его… конструктор реальностей? Я просто недохудожник,
— Нет, — медленно выговорил Похоронов, разглядывая меня своими фонарками-рентгенами, — ты — человек…
— Тогда откуда?
— Всё просто. Вспомни: сотворены по образу и подобию…
Он ещё и Библию знал, восхитилась я. Как мило! А ведь таких, как он, христианство считало — и по сей день, наверное, считает! — бесами. Служителями преисподней, являющимися в наш мир смущать православных всяческими страстями и пороками.
— Можно спорить о внешнем облике бога, — Похоронов внезапно развеселился, — похож он на вас, людей, или не очень. Но «по подобию» означает, что он вдохнул вас свою собственную неуёмную жажду творить. Сам он — творец всего сущего, допустим, до всего сущего ни один человек добраться не в состоянии, чтобы сотворить более-менее сносную поделку. Но в мелочах, в рамках собственной зоны влияния… И кому-то больше отгружено этой самой божественной искры, кому-то меньше. Кто-то годами чахнет, изучая паранормальные техники, и не получается у него даже огонь на кончике пальца вызвать. А у кого-то — Дар. Как у тебя. Только ты отрицаешь его, потому что боишься. Да и не умеешь ты почти ничего. И не уверен я, что стоит начинать тебя учить…
Длинная речь, я оценила. Но очень уж обидным мне показалось его «не стоит даже начинать»
— Почему не стоит? — спросила я.
— Дашь обезьяне гранату?
Я замотала головой.
— Вот и я не дам.
— Я не обезьяна! — возмутилась я.
— Ты — Римма, — язвительно откликнулся он. — Не знаю даже, что хуже, честное слово! Своевольная, упрямая, слушаешь только свои «хочу», велели тебе сидеть тихо, опасно, мол, для жизни. А тебе наплевать, захотелось выйти развеяться — вышла. И Кэл под смерть едва не подвела, кстати говоря.
Возразить мне на его слова было нечем. Так всё и было. И стоило прикрыть глаза, как перед внутренним взором возникала жуть, существо в коридоре вагона. Изуродованное лицо, изуродованное тело. Запах. Склизкий влажный свистящий вдох, словно и лёгкие у неё тоже забиты гноем или ещё чем-то таким же мерзким.
— Похоронов, — сказала я, озвучивая внезапно вспыхнувшую догадку, — если девочка — моя родня… из которой куклу сделали… может быть, узы крови помогут вырвать её из злого колдовства?
— Узы крови не помогли твоей тёте, а тебе с чего помогут?
— Не знаю, — честно призналась я. — Но она не напала сразу. Стояла просто. Могла ведь тысячу раз напасть, и не напала. Я… я хотела… я протянула ей руку.
Он матюгнулся сквозь зубы, но кивнул мне, мол, продолжай.
— И она тоже! Понимаешь? Она тоже… ко мне… руку!
— Чтобы вырвать тебе глотку! — не выдержал Похоронов.
— Глотку вырывают не так, — возразила
— А как, по-твоему, вырывают глотку?
— Не так медленно, — я показала жест, каким кукла протягивала ко мне руку. — Не похоже ведь на готовность вырвать глотку, разве не так?
— Люди, — обречённо вздохнул он. — Только человек может оказаться настолько беспечным, настолько наивным, настолько… — он оборвал себя, покачал головой, потом сказал другим уже совсем тоном. — Постарайся уснуть. Я посторожу…
Я послушно забралась под одеяло. Думала, не усну никогда, но сон сморил меня, едва голова прикоснулась к подушке.
Мне снился лес. Сосновский, может, Юнтолово. Скорее, Юнтолово, за деревьями блестела вода большого озера. Конец сентября — начало октября, как-то так. Деревья только-только тронуло рыжиной, но воздух был уже по-осеннему прозрачен, и солнце светило в полсилы, прячась за неплотной облачной дымкой.
Весёлый, расписанный под арбуз, мячик прыгает-скачет между деревьев, и надо его поймать, а то пропадёт, потеряется. Нового не достанешь — нет их уже в магазине, забрали последний. Прыг-скок — через ров, под поваленное дерево, в яму, вывороченную корнями при падении. Под корнями жила, дышала, плевалась страшная темнота. Но мячик светил изнутри, зелёный в арбузную полоску. Как бросить? Никак.
… Мятые, истрёпанные погодой листы на всех остановках Города: пропала без вести на отдыхе у Лахтинского разлива… восемь лет… была одета… всем, кто видел или что-то знает…
Только ребёнок может полезть в пасть к дьяволу за своей игрушкой. Взрослому хватит ума наплевать, забыть и забить, ребёнку — никогда. И чёрная тьма жадно поглощает его…
Я вскрикнула, но не проснулась. Сон переменился, теперь это был поезд, наш вагон. Самое удивительное, я знала, что сплю, но это знание болталось где-то на периферии сознания. Сплю и сплю, неважно это.
Я работала на своём нетбуке, писала код, комментируя каждую строчку, как привыкла. Двойной слэш, кавычки, внутри разъяснения. Как вдруг — толкнувшее в сердце испугом вдруг! — дверь купе поехала в сторону, и я услышала знакомый зловещий полувсхлип-полувдох.
Она стояла за порогом, кукла. Солнце, перепрыгнувшее на ту сторону вагона, поджигало её прекрасные волосы весёлой рыжиной.
Ещё. Ещё! Полюби меня. Погладь меня…
Я заворожено смотрела на тварь и видела в ней не ужас, способный расчленить взрослого человека за считанные мгновения, а страдающего ребёнка, впервые за долгое, страшное, чёрное время своего жуткого посмертия встретившего вместо ужаса и ненависти — сочувствие.
— Иди сюда, — я похлопала ладонью рядом с собой. — Садись.
Изумление рванулось волной, изумление, неверие… радость? Я бы точно не сказала. Эмоции были слишком сильны для меня, я — флегматик, я никогда не испытывала ничего подобного даже близко. Вся моя жизнь протекала под знаком слоновьего спокойствия. Я понятия не имела, что, оказывается, можно и так. Можно чувствовать в полную силу, сходить от этого с ума и всё равно не бояться…
Кукла подошла, оставляя за собой влажный, дурно пахнущий след. Села рядом. И вдруг приникла ко мне боком, плечом, головой. Вовсе не затем, чтобы напасть! Нападают не так.