Театр Тьмы
Шрифт:
«Неужели мы следующее поколение, которое сломает традиции Королевства?»
Тема забастовки была мне близка. Я работала бариста только по одной причине – меня не брали на работу в издания без диплома магистра. Реформы в образовании цепляли как ничто другое.
Но когда после разговора с Джейн я вернулась домой и начала снимать плащ, из его кармана выпала бумажка. Ей оказалась помятая и заляпанная грязью реклама. Тот самый флаер, который целый день не давал покоя и мешал работать. Поговорив с Джейн, я и забыла о «GRIM’е».
Присев на диван, я тяжело
Я снова взяла в руки листовку, отковыряла ногтем застывшую грязь, разгладила заломы и начала всматриваться в лица актеров, стараясь не обращать внимания на мерзкие татуировки на их шеях.
Слева на флаере стоял коренастый мужчина лет сорока пяти. Классический костюм делал из него телохранителя из боевиков, а тонкая бородка – искусного соблазнителя, покорителя женских сердец. Угольно-черные волосы только добавляли его образу обаяния, хотя сам актер не был красив. Так, обычный мужчина, ничего особенного. Даже его прическа нисколько меня не удивила: типичная стрижка всех британцев. Единственное – поражал цепкий взгляд. Он глядел с листовки так, будто все обо мне знал. Но сам создавал впечатление скрытного, молчаливого, но вместе с этим волевого человека.
Рядом с «телохранителем» стоял рыжий мужчина. Он был высоким, а его худое тело сильно выделялось на фоне бицепсов его коллеги по сцене. Я не дала рыжему больше сорока лет, хотя копна его солнечных волос делала из актера настоящего мальчишку-сорванца. Про таких часто говорят: «Никакие годы его не берут. Даю руку на отсечение, что в восемьдесят лет он будет напоминать ребенка». Даже его взгляд показался озорным и добрым, хотя на флаере он, как и остальные, был серьезен, как политический вождь.
Около рыжего мужчины стояли два светловолосых брата-близнеца. Я дала им около двадцати шести лет. Сначала они показались полностью идентичными – родинка к родинке, глаза к глазам. Но, приглядевшись, я заметила в них сильное отличие – первый брат, как и «телохранитель», создавал впечатление неприступности и скрытности, а вот второй был его полной противоположностью. Совсем не шут, но вместе с этим черты его лица выглядели мягче: плавные линии губ, острый нос, светлые сверкающие глаза. Я долго не могла понять, в чем причина таких маленьких, но вместе с тем существенных отличий. Я будто смотрела на демона и ангела.
Следующий парень на флаере напоминал модель показов мод или журналов, наполненных селебрити. Ему я дала не больше двадцати пяти. Длинные светлые волосы актера струились по плечам, губы были сложены в тонкую линию, а томный взгляд пленил не хуже приворотного зелья. Но, в отличие от всех остальных, он слегка улыбался. Хотя нет, это нельзя было назвать улыбкой –
И только крайний, шестой актер, не вызвал никаких эмоций. Обычный юноша. Без изюминок, загадок и тайн. У него были красиво уложенные темно-каштановые волосы, гладковыбритая кожа, точеное лицо, близко посаженные глаза и густые брови. Если первый актер напугал, второй насмешил, остальные показались загадочными, то шестого я приняла как данность. Я не задержала на нем взгляда.
Перевернув флаер, я узнала, как их зовут. Орсон Блек, Чарли Уилсон, близнецы Деймон и Отис Фишеры, Дэвид Мосс и Том Харт. Имена были в той же последовательности, что и фигуры на передней стороне рекламного буклета. Тогда я еще не знала, что имена актеров – формальность. Между собой они пользовались прозвищами. И прозвища их были клеймом и родословной.
Снова развернув флаер лицевой стороной, мой взгляд зацепился за татуировки, которые мужчины гордо демонстрировали публике. И снова я почувствовала подступающую тошноту. Неприятное чувство зародилось в желудке и начало подниматься все выше и выше, подбираясь к горлу. Я поморщилась и отложила флаер.
Театр «GRIM». Теперь я знала, что находилось в здании, которое пять лет притягивало меня к себе, когда я проходила мимо него на работу. Темно-серое, в стиле барокко, с вытянутыми окнами, неизменно зашторенными темной тканью, оно всегда завораживало. Это была отдельная постройка, а не сцепленная с другими зданиями для экономии места. Театр «GRIM» был свободен от других домов. Вокруг него зияла непривычная для Пикадилли пустота.
Каждый день на протяжении пяти лет я заглядывала в окна театра, надеясь кого-нибудь увидеть по ту сторону тонкого стекла, но раз за разом натыкалась на черное полотно, которое служило непроницаемой занавеской. С самого первого дня я думала о том, почему здание всегда пустует. Не заброшенное, но вместе с тем нелюдимое. Никаких табличек и баннеров. Пустота.
Только узнав про существование «GRIM’а», стало понятно – оказывается, в здании «жил» гастролирующий театр. Казалось странным, что директор труппы не сдавал помещение во время разъездов другим творческим коллективам, будто бы его метражи – собственность труппы.
«Я хочу о вас написать. Но что? Ваш приезд – не эксклюзив, о нем точно уже рассказали информационные агентства», – думала я, вертя в руках флаер – грязный, мятый. Ему было место в мусорке, а я все никак не могла его отпустить.
Я встала с дивана, подошла к письменному столу и, открыв со скрипом шкафчик, убрала в него флаер. Потом села на стул и открыла старый, потрепанный временем ноутбук. Зашумев, как стиральная машина, он начал загружаться.
Пискнул телефон. Джейн прислала сообщение.
«Ну как, уже прорабатываешь мою идею про образование? Я нашла героя для интервью. Друг моего младшего брата ходил на митинг, он не из стеснительных, может рассказать что-нибудь острое и интересное».
– То ничего, то сразу все, – горько усмехнулась я, читая сообщение.