Театральная история
Шрифт:
— Елена Евгеньевна, милая, скорблю вместе с вами, но позже будет поздно, я же говорю вам. — Ее невидимый собеседник издал глубокий протяжный вздох. — Скажу тогда, так сказать, о бренном. О деньгах. Если известный человек — а ваш супруг был известнейшим человеком! — соглашается воспользоваться нашей методикой, мы выплачиваем ему десять тысяч долларов. В вашем случае деньги пойдут вам. Вы должны будете лишь подписать некоторые бумаги, которые, скорее всего, Сергей Леонидович подписал бы сам. И вы покроете существенные расходы на поминальные торжества.
В голове нечастной женщины вновь разразилась сумятица — разве поминки могут
— Когда вам перезвонить? Когда вы решите, что принимаете наше предложение? Сегодня вечером, да?
— Я не знаю. Я все равно не поняла. Я попрошу друзей. Извините.
Она положила трубку. Звонок раздался снова. Она не подошла.
Пора было отправляться в морг Института имени Склифосовского проводить опознание трупа. И, хотя надежды никакой не было (Сергей не звонил всю ночь, его телефон выключен, а искореженная машина принадлежала ему), в супруге Преображенского вдруг загорелась надежда — а может быть, еще не поздно? Какие-то блага, быть может, еще впереди? Миновать процесс? Миновать процесс! Сергей еще может миновать процесс?!
А вдруг погиб не он, а кто-то чужой? А он с поклонницей! Дай-то Бог! Вот прямо сейчас проснулся, посмотрел на часы, и похолодело сердце — как же я виноват перед женой! Дай-то Бог! Может быть, в морге она увидит совершенно чужой труп? И заплачет от радости? И работники полиции принесут свои извинения. Глубокие-глубокие извинения — насколько же они лучше соболезнований! А она ничего не ответит, просто убежит из этого проклятого места.
И полицейские начнут искать близких покойника. Будут набирать чьи-то номера. И эти ужасающие звонки пролетят уже мимо нее.
С этими мыслями-чувствами она вышла из дома, села в такси, сказала “в Институт Склифосовского” и зарыдала так, что шофер дал себе слово не брать с нее ни копейки. И слово свое сдержал.
Опознание прошло успешно.
Сергей Преображенский лежал в холодильной камере под номером сорок семь.
Вдова попросила отца Никодима отпеть покойного. Священник отказать, конечно, не мог, но его терзало чувство, что он косвенно виновен в гибели Сергея. Он смотрел в окно своей кельи при храме Николы Мученика. Шел мелкий снег. Неизвестный отцу Никодиму юноша смачно и даже с какой-то плотоядной яростью ел грейпфрут в храмовом дворике. “Все же русские невероятный народ, — думал отец Никодим. — Грейпфрут на двадцатиградусном морозе…” Священника передернуло, и он отвернулся, чтобы не дать отвращению овладеть собой.
Вошел Ипполит Карлович. Без стука. Встал посередине кельи. Уперся взглядом в отца Никодима.
— Не заходишь. На звонки. Не отвечаешь. И вот Магомет. Пришел к горе.
Отец Никодим тяжко вздохнул и указал Ипполиту Карловичу на стул.
— Я знаю. О чем ты мыслишь. Это совпадение. Я когда услышал, всю ночь не мог в себя прийти. Веришь?
— Ипполит Карлович, обращайтесь ко мне как положено духовному чаду обращаться к своему духовнику. Или найдите другого священника.
—
— Положено на “вы”.
— Так к Богу же. На “ты” обращаемся.
Ипполит Карлович начинал постепенно впадать в ярость — с каждым новым словом.
— Что вот вы все. Демонизируете. Меня. Сильвестр позвонил сразу. После кошмара. И говорит: “Я тебя. Теперь в покое. Не оставлю”. Вот он ко мне. На “ты” стал. Ты предлагаешь на “вы” к тебе. Обращаться. Перемены. А?
— С Преображенским перемены произошли гораздо более серьезные.
Ярость заклокотала в недоолигархе. Отцу Никодиму даже почудилось, что он этот клокот слышит.
— Я тебе сказал. Совпадение. И мысль свою. При себе держи. Совпадения они, знаешь. Со всеми случаются. Тайна это. Страшная тайна.
Отец Никодим почувствовал, как в нем зашевелился страх. Но ответил довольно дерзко, не преминув собою восхититься:
— Вы мне угрожаете?
— Господь с тобой. Святой отец. Я говорю о судьбе. О том, что нас кто-то слышит. И уже по своему капризу. Наши желания выполняет. Порой. Не всегда. Так не дай мне. Плохого тебе пожелать. Мои желания сильные. Вот и вся угроза.
— Вы все сказали, Ипполит Карлович?
— Вот как? Гонишь. В чистоте решил остаться. В чистоте и в обиде. Только ведь и ты не овца. Безвинная. Если ты. Например. Прав.
— Я буду завтра отпевать Преображенского. Пожалуйста, уберите свои камеры из церкви.
— Завтра не успею. Пока подожду. Передумаешь ты, святой отец. Передумаешь.
Ипполит Карлович, шумно вздохнув, попросил у отца Никодима благословения. Священник перекрестил недоолигарха, глядя в окно. Юноша тонкими пальцами вскрыл второй грейпфрут.
Тяжело ступая и тяжело дыша, Ипполит Карлович вышел из кельи.
Отца Никодима охватила тоска.
Сейчас будет цунами
Семен Борисов вчитывался снова и снова, отдалял бумагу от глаз, приближал, пытался даже рассмотреть ее на свет. Сильвестр наконец потерял
терпение.
— Слушай, что ты на моем заявлении ищешь? Водяные знаки, что ли?
— Вы это серьезно?
— Нет, это символический уход, — усмехнулся Сильвестр. — Там всего шесть слов: прошу уволить меня по собственному желанию. Что ты там изучаешь? Заметь, я впервые тебя о чем-то прошу…
— Глазам своим не верю, — бормотал Семен, продолжая тщательно исследовать документ.
— Очки надень.
— У меня дальнозоркость. Тогда вообще все расплывется.
— Семен. Подписывай. Завтра я сюда уже не приду.