Театральная история
Шрифт:
— Иосиф Матвеевич, — сверкающая сталь в голосе священника, как показалось Иосифу, обратилась в саблю, — вам нужно или к врачу, или ко мне. Выбирайте сами. Бог вам в помощь.
И отец Никодим нажал на сброс звонка. Иосиф еще долго слушал телефонные гудки, звучащие из старого советского аппарата. Они были то тише, то громче, то короче, то длиннее… То тише, то громче, то короче, то длиннее. То тише, то громче, то короче, то длиннее… И взвыл Иосиф — даже в гудках согласия нет. Нет — даже в гудках! — гармонии.
Отец
— Ну? Что хрен грядущий. Нам готовит.
— Я предупреждал вас.
— Я больше всего. Ненавижу. Когда кто-то мне так говорит.
— Ипполит Карлович, надо запретить премьеру. Сильвестр готовит что-то кроме “Ромео и Джульетты”.
— Кроме того. Что в газетах уже пишут. Что я своих бездарных любовниц на главные роли ставлю. Какой еще компромат может приготовить этот. Паяц.
— Не знаю, не знаю, и Иосиф не знает. По всему видно, что-то против нас. Против вас!
Отец Никодим показал на пригласительный билет, присланный Сильвестром вместе с личным письмом — приглашаю, мол, жду, приходите всенепременно. Ипполит Карлович посмотрел туда же. Пригласительный был пафосный, с золотым тиснением.
— В этом золоте кроется наш позор! — воскликнул отец Никодим.
— Он не осмелится, — сказал Ипполит Карлович и понял, что осмелится, и еще как.
Вдруг лик отца Никодима просиял.
— Ипполит Карлович, есть же пожарная безопасность! Пришлите инспекторов! Пусть закроют театр, пусть отложат спектакль по своим противопожарным причинам!
Недоолигарх задумался и одобрил:
— Мысль.
— Мысль! — воодушевился священник и восторженно воскликнул: — Противопожарная мысль!
— И после этого. Я его уволю.
— Пожарная безопасность — вот наше спасение!
— Аминь, — сказал Ипполит Карлович.
Сцилла Харибдовна контролировала все, что происходило в кабинете Иосифа. Раньше это был кабинет директора, с которым Сильвестр переговаривался по аппарату внутренней связи. Когда Иосиф гордо заселился в кабинет, режиссер приказал оставить аппарат круглосуточно включенным. Так, чтобы все звуки из Иосифова логова были слышны Сцилле Харибдовне.
Дослушав до конца сбивчивый донос Иосифа, Сцилла Харибдовна без стука вошла в кабинет Сильвестра. Небрежно кивнула господину Ганелю (ревность не проходила, и секретарша не могла ее скрыть даже в присутствии режиссера), встала напротив Сильвестра и торжественно объявила:
—
— Но ведь как долго крепился! — улыбнулся Сильвестр. — Эксперимент удался, друзья мои, эксперимент удался…
Он откинулся в кресле и закрыл глаза. Достал мобильный, приоткрыл левый глаз, нажал на какую-то кнопку, закрыл глаз и сказал ласково:
— Иосиф, зайди ко мне, дорогой.
Господин Ганель заворчал:
— Я же предупреждал же…
— Ты ведь знаешь, я ненавижу, когда мне так говорят.
В проеме двери нарисовался Иосиф — взгляд потерянный, голова склоненная, ладошки потные.
— Я выпишу тебе премию, дорогой. Крепился ты сказочно долго.
На лице Иосифа — смирение и печаль. На плечах Иосифа — серый свитер. В душе Иосифа — жажда бури. Бури, которая вбросила бы его в круговорот событий. А события заставили бы его забыться. Но событий он ждал напрасно. Сильвестр обрек его на пустоту:
— Все, иди, дорогой.
Иосиф повернулся задом к режиссеру, потом повернулся лицом, и, медленно пятясь, утек. Когда дверь за ним закрылась, Сильвестр сказал:
— Ну что же, наши огневые позиции засечены врагом… Прекрасно. Светочка, у меня… — Сильвестр остановился. — А вот это уже будет лишнее. Посмотри, дорогая, не подслушивает ли наш виртуоз?
Сцилла Харибдовна резко открыла дверь, надеясь расшибить Иосифу лоб. Но дверь рассекла только воздух.
— Я так и думал. Все, Иосиф закончился, друзья мои. Так. У меня вечером эфир на Первом канале. Я его отменить хотел, но Иосиф не дал мне выбора.
“Вы сами себе не дали выбора!” — мысленно взвизгнул господин Ганель.
— Видимо, придется пойти. Света, позвони, скажи им, что я еду. Откроем занавес за день до премьеры. Тоже ведь хороший ход? Пускай поспорит жалкий звоночек толстяка священнику с моим эфиром на миллионы зрителей. С тревогой думаю — кто победит? — И Сильвестр засмеялся.
И в который раз господин Ганель, не верящий в Бога, подумал: “Этот человек — богоподобен”.
Отче наш, как же мы допустили?
Прайм-тайм. Время обетованное для фирм и концернов. Мечта политиков. Недостижимость и невозможность для деятелей культуры всех величин, кроме первой. Сильвестр Андреев был деятелем именно такой величины. А потому он вошел в студию, как в дом родной, попутно здороваясь с давними знакомыми — операторами, продюсерами, режиссером. Слегка щурясь от яркого света,