Театральная история
Шрифт:
— Отмена.
Ипполит Карлович нажал на сброс.
— Вы отменили! Вы отменили! — Слова отца Никодима вылетали вместе с дымом. — Тогда он нас и завтра… Снова! Отымеет и завтра!
— Да что ты заладил. Святой отец.
— Я не святой отец!
— Я вижу.
— Зачем, зачем вы отменили, зачем!
— Знаешь. Если после такого. Мы закроем
— Да как же мы допустили? Ипполит Карлович! Как? — Священник был почти в слезах.
— И мы с тобой завтра придем. На премьеру.
— Да ни в жизнь…
— Это единственный шанс. Что он не посмеет.
— Да это его только раззадорит.
— Прийти надо. Иначе решат, что мы в испуге. А мы плевать на него хотели. На Сильвестра.
Отец Никодим взял еще сигарету из пачки, тоскливо на нее глянул, сунул в дрожащий рот и задымил.
— Оказывается, все у вас в порядке, — сказал неулыбчивый.
Семен Борисов приподнялся со своего стульчика. Ноги обретали правду. Пока только они.
— Тогда, — тихо промолвил директор, — тогда спасибо вам.
— Вам спасибо, — заулыбался лучезарный. — Образцовый театр!
— А нельзя ли… — замялся неулыбчивый, как бы стесняясь, вернее, неуклюже изображая стеснение.
— Конечно! Сколько вам билетов?
— Четырнадцать.
Директор понял, как проведет эту ночь: извиняясь перед теми, кого уже пригласил. Но тут его осенило: инспекторы-то больше не опасны. Заказ-то отменен. И Семен Борисов, директор прославленного театра, распрямился и ответил не без гордости:
— На наши премьеры даже премьер-министр столько билетов не просит.
Инспекторы, извиняясь за беспокойство, вышли из кабинета. Семен Борисов, вытирая платком покрасневшее лицо, сел в свое кресло, глубоко вздохнул и закрыл глаза. Правда воцарялась в кабинете директора театра.
“Прощайся с ним, Юля, прощайся! — кричал режиссер. — Мы дикую природу поставим! Или черт знает что! Прощайся, не давай ему говорить!”
— У нас есть традиционное прощание с телезрителями, — сказала Юлия Кликникова.
“Ты очумела, Юля! — вопил режиссер так громко, что некоторые слова начал слышать даже Сильвестр. — Я сказал, не давай ему слова!”
— Я помню ваше традиционное прощание, — сказал Андреев. — Снова хотите, чтобы я вам о своей мечте рассказал?
— Ну да… — улыбка телеведущей была похожа на крик о помощи.
— Я, конечно, был бы рад поделиться с телезрителями своей новой мечтой, но, знаете, Юлечка, она как-то не успела во мне сформироваться
— Спасибо, спасибо, дорогой Сильвестр Андреевич, — с явным облегчением затараторила, Юлия, по экрану поплыли титры, зазвучала музыка и началась программа “Джунгли: посторонним вход воспрещен”.
Ипполит Карлович и отец Никодим, не в силах оторвать взгляда от телевизора, смотрели, как львица нападает на буйвола, как прыгают обезьяны с лианы на лиану, как поднимается во весь свой страшный рост кобра, а индусы, улыбаясь, рассказывают, что частенько на их машины в горах нападают тигры. Поэтому они всегда ездят вдвоем.
— Ты что-то понимаешь. Отец Никодим?
— Да что же, что же тут непонятного! Это фиаско.
— Вот это слово получше. Чем раньше. Но я не о том. Почему они вдвоем. Против тигра не боятся? То есть два индуса. Равны. Одному тигру. Что ли?
— Это мы с вами завтра в театре будем, как два индуса в джунглях.
— Да не страдай. Дорожное происшествие назревает. Чует мое сердце.
Отец Никодим посмотрел на Ипполита Карловича с испугом. Тот расхохотался — так, как умел только он: властно, протяжно, с тяжелыми, мрачными паузами.
…В половине второго ночи агентство “РИА-Новости” передало с пометкой срочно: “Вчера в 23.40 знаменитый актер театра и кино Сергей Преображен-ский погиб в автокатастрофе. На месте аварии работает следственная группа. Наш корреспондент дозвонился до Сильвестра Андреева, художественного руководителя театра, где великий актер работал в последние годы. Но режиссер был так шокирован, что отказался поверить в произошедшее”.
“Что же ты. Милый мой… — Ипполит Карлович мелко отхлебнул чай из металлической походной кружки. Сильвестр стоял в двух шагах от него и молчал. — Думал. Что держишь Бога за бороду? На мои деньги хотел. Плеть купить. И меня же. Ей выпороть. Мечтатель… — Ипполит Карлович отхлебнул снова. Тихо, бережно поставил кружку на край стола. — Теперь его смерть и на твоей совести. А ты думал. Я тебя? Разобью? Смешно. Но ты. Страдай в меру. Помнишь ведь. Что отец Никодим говорил. Христос. Воскрес. Из мертвых. Смертью смерть. Поправ. И сущим во гробех. Живот. Даровах”.
Сильвестра выбросило из сна. Всем своим — с головы до ног — заболевшим телом, он вспомнил, что случилось вчера. “Нет. Не верю”, — прошептал Сильвестр и почувствовал, что у него соленые губы. Провел ладонью по лицу — оно было в поту. Даже в усах гнездились капли. “Человеческая роса”, — подумал Сильвестр. И снова: “Не верю. Нет”. Он вспомнил, как отец Никодим оглашал храм: “Что мы чувствуем, когда умирает наш близкий? Мы кричим: “Нет!!!” И в этом крике больше истины, чем в смирении, которое наступает вскоре. Ибо зачем же смиряться с несуществующим?” Сильвестр подумал: “А несуществующий — это ведь Сергей”.