Театральные подмостки
Шрифт:
У Алевтины Аркадьевны и впрямь из-под просторной одежды проглядывал огромный живот, к тому же она сидела как бы отстранённо от стола.
– - Интересно... А может, это Меридов -- отец: какое-то клонирование получается?..
Ольга посмотрела на меня -- глаза, как у совы, будто её обухом откровения шибануло.
– - А что, очень даже может быть! Очень даже... А ты откуда знаешь? Свечку держал?
– - Ну да, на этом свете без свечки -- никуда...
– - заскрипела Бортали-Мирская.
– - Полный зал зрителей -- и все свечки держат... Да ещё и все софиты и прожектора направлены... Ослепнуть можно...
– -
– - Ещё бы! Автор вообще о чём думал? У них разница в сорок лет!
– - Я слышала, у Рингера у самого совсем молодая жена. Писал, наверное, по горячим следам...
– - Во-во! Это сейчас модно на молоденьких жениться, -- язвительно сказала Бортали-Мирская.
– - Чтоб семья крепкая была, жену надо, наоборот, на десять -- двадцать лет старше себя выбирать. Вот как в этом зале -- всё по справедливости. Смотрю, и глаза радуются.
– - Вечно вы, Лидия Родионовна, везде одну мерку прикладываете. Возраст тут ни при чём. Они просто по разные стороны очутились. Меридов умер, а Юля ещё нет. Вот у них и не клеится друг с другом... По разные стороны баррикады... А разница в возрасте тут не при чём.
Я с облегчением воспринял, что Ольга и Лидия Родионовна нашли друг друга. Мне совершенно не хотелось говорить. Полное опустошение и никаких мыслей в голове. Я тихо сидел и отрешённо наблюдал за гостями -- как же здорово они меня поминают...
Рядом с нами находился столик, за которым сидел мясной директор Шмахель с известными политическими проститутками, вся жизнь которых нацелена на борьбу за власть. Все они такие сытые, упитанные, довольные друг другом и собой. А рядом с ними их страшные жёны, на которых без содрогания смотреть невозможно.
И Альбина, жена Шмахеля, выглядела странно, совершенно безвкусно и обыденно. Никакой косметики, на голове бигуди. Одежда... сами посудите: зимние леопардовые лосины, простой чёрный свитер с горловиной и обычная чёрная драповая юбка. И хоть Альбина была не в судейской мантии, на груди у неё висело широкое белое жабо, о которое она постоянно вытирала обмасленные, запачканные от еды пальцы. Под столом она скинула домашние пушистые тапочки в виде кроликов и осталась в толстых коричневых шерстяных носках. На правой ноге большой палец пробуравил дырку, и из неё выглядывал вишнёвый глянцевый ноготь. Словом, что первое из шкафа вывалилось -- или из корзины для стирки белья, -- в том и пришла.
На меня Шмахель совсем не смотрел, а слащаво улыбался и ласково заглядывал в глаза и рот своим собеседникам.
Все они какие-то не такие... Они даже друг с другом толком не разговаривали. Как будто у них совершенно не было интеллекта или словно фальшивая дипломатичность безнадёжно въелась в естество каждого. А может, предательская суть заставляет постоянно играть определённые роли или скрывать своё истинное лицо? Только ели и деликатничали, пили и угодничали. Вот один кусочек их беспримерного общения.
– - Кирилл Аркадьевич, подайте, пожалуйста, икорочки.
– - Чёрненькой?
– - Нет, красненькой. Хотя давайте чёрненькую тоже. И вон тех угрей копчённых хотелось бы вкусить.
– - С большим удовольствием, Николай Антонович.
– - Семён Генрихович, не хотите ли отведать этих омарчиков?
– - С превеликим удовольствием. Господа, со
– - Смею заметить, Игорь Михайлович, маринованные рыжики восхитительны!
– - И трюфеля недурны. Господа, особенно рекомендую трюфеля под соусом бешамель. Изумительно!
– - А я, признаться, дичь предпочитаю. У рябчиков мясо нежное и вкус бесподобный!
Вроде бы ничего плохого, культурные, воспитанные люди, а я почему-то ёжился, как будто за шиворот мне насыпали колючей сенной трухи. Мне с отвращением представилось, что я тоже мог оказаться в этой компании. Неужели я точно также бы угодливо хихикал, лебезил и заискивал всё ради каких-то низменных благ, продвижений по иерархической лестнице и счетов в зарубежных банках?
– - Кушайте, гости дорогие, кушайте на здоровье. Всё для вас, -- пела толстая дама с алыми бусками.
И гости ели, пили, чавкали и хрюкали, меня же швырнуло в безнадёжную апатию. "Как там у Гоголя? -- думал я.
– - "Ничего не вижу. Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц...""
Молодые режиссёры Слава Дрынкин и Вова Зинзиперов, у которых я больше всего снимался, сидели за одним столом, строили из себя мэтров, важничали и обращались друг к другу на "вы". Вова Зинзиперов, медлительный и рассудительный, склонный к угрюмому самоанализу. Его тоскливые выводы о жизни, помнится, ввергали меня в уныние. И фильмы у него такие же, полные меланхолии и обречённости. Слава Дрынкин, если так сравнивать, его антипод, шустрый и насмешливый, полный колкого и ядовитого сарказма. Он не женат, всякий раз с новой подружкой и к жизни относится играючи. Обожает себя, любимого, считает себя гением и мечтает стать великим режиссёром в Голливуде. Все его комедии с примитивным юмором, что называется, ниже пояса. Его герои частенько ведут себя по-свински, кидаясь хлебом и едой, что для русского человека -- святотатство. Оба они мне были неприятны, но, что поделаешь, актёры очень зависимые люди. В их фильмах мне выпадали заметные роли.
И вот теперь этот Дрынкин, который меня всегда хвалил и запросто называл гением (он в принципе всех гениями называет), смеялся над моими, как он выражался, жалкими способностями и вспоминал разные случаи со мной.
– - Бешанин? Актёр, может, и талантливый, но бестолковый и не чувствует пульса времени. По десять дублей снимали, чтобы хоть что-то жалкое выдавить. А ничего не поделаешь, приходилось брать в картину, а как же, публика -- дура, ей таких подавай, -- и засмеялся мелким дребезжащим смешком.
Грузный и хмурый Вова Зинзиперов отвечал:
– - А я ради прихоти публики кривить душой не стану. До этого не опускаюсь. Я против конъюнктуры, кино моё не для всех. А что Бешанина снимал -- так не моя вина: в наше время хорошего актёра днём с огнём не сыщешь. Приходится работать с тем материалом, какой есть.
Дружно промывая мои косточки, они, как водится, заспорили о роли искусства в целом и о роли кино в частности.
– - Надо так снимать, чтобы у всех вокруг, от мала до велика, слёзы на глазах не просыхали, -- говорил Вова Зинзиперов.
– - Слезу надо выдавливать всеми доступными способами. Жизнь должна быть настоящая на экране, какая она есть, без прикрас, а не профанация. Не надо ничего выдумывать и не надо стесняться показывать мрачное и грязное. Это жизнь. Вот тогда это истинное искусство!