Телеграмма
Шрифт:
Гурко, не отрывая глаз от текста, протянул ей бутылку.
– "Сегодняшнее возрождение Арбата, - прочел он вслух, - свидетелями которого мы становимся, стало результатом пробужденного Вашими песнями общественного интереса к проблемам одной из старейших улиц города". Во-первых, "результатом интереса" - это не по-русски. А во-вторых, я б на его месте застрелился от такого комплимента.
– Он и застрелится, - подтвердил я.
– Он этот разукрашенный Арбат терпеть не может.
– Короче, - подытожил Гурко, - текст никуда
– Вот возьми и перепиши.
– Я?
– Ты. Ты же такой грамотный, вон исчеркал все...
– Это Балаховский исчеркал, - тут же принялся сливать воду потомок фельдмаршала. Переписывать текст ему явно не хотелось.
– Тогда пусть Балаховский перепишет, - невозмутимо отозвалась Степанида, разгрызая соленый орешек.
– Какого пса?
– возмутился я.
– Моя, что ли, была идея? Я вообще хотел собственный текст послать.
– Тогда пусть остается, как было.
– А я не подпишу.
– Не подписывай. Подумаешь... Остальные подпишут.
– Пусть подписывают. А я не стану.
Степанида закусила нижнюю губу, и на лице ее появилось страдальческое выражение.
– Я поэт, - сказала она с надрывом, будто признаваясь в чем-то постыдном.
– Я не умею такие бумаги писать. Напиши, Балаховский, не будь падлой.
– Он тоже поэт, - заступился за меня Гурко.
– Но он же секретарь семинара Союза!
– пылко возразила Самохина. Он пишет отчеты в Правление, у него есть опыт.
– За меня жена отчеты пишет.
Это было чистой правдой. Я всегда заставлял отчитываться перед Правлением жену. Секретарь СП Ерофей Хлопотов даже хвалил меня за связное изложение и аккуратный почерк.
Но Степанида моему сообщению обрадовалась.
– Чудненько!
– сказала она.
– Иришенька, напиши проект.
– Не будь падлой, - добавил ядовитый Гурко.
– Ну вас! Ну вас всех к черту!
– закричал я.
– Она что, сюда приехала проекты писать? Степанида, у тебя совесть есть?
Самохина вздохнула.
– Ладно, - сказала она.
– После обеда я к вам в номер приду и напишем эту лабуду вместе.
Сил сопротивляться больше не было.
– После обеда предпочитаю поспать, - невежливо буркнул я.
– А вот к пяти часам... гм-м... милости прошу.
6
Ровно в пять часов вечера к нам в номер постучали. За дверью, однако, обнаружилась не Степанида - там стоял, переминаясь с ноги на ногу, довольно-таки редкий для чопорной Прибалтики персонаж: лохматый и небритый человек лет пятидесяти с виду, одетый в телогрейку и заляпанные грязью бесформенные штаны. Был он, вдобавок, смертельно пьян.
– Здра-а-асте!
– радостно выкрикнул человек.
– Как поживаете?
– Хорошо поживаем, - печально ответил я, уже догадываясь, что последует за приветствием.
– Не дадите ли три рубля на закуску?
– с надеждой поинтересовался
– Так, по-братски, исключительно по-братски...
Постановка вопроса показалась мне несколько странной, но гость был так приветлив и естественен, что послать его подальше не поворачивался язык.
– По-братски могу предложить рубль.
– И рубль мне пригодится!
– оптимистично воскликнул лохматый. Дайте мне, пожалуйста, этот рубль.
"Хрен знает что...
– подумал я, извлекая мятый рубль из кармана брюк.
– Дом творчества писателей! Имени Райниса, блин! Как он забрел сюда? Куда сестра-хозяйка смотрит?.."
Человек взял рубль, разгладил его в ладонях.
– Спасибо вам, - нежно сказал он.
– Не за что.
– Ренат, - продолжил гость.
– Простите?
– Ренат. Ренат Галимов.
– Балаховский.
– Очень приятно. Не желаете ли выпить вместе со мной?
– На рубль?
– поинтересовался я.
– Обижаете!
– действительно обиделся Ренат.
– У меня шесть литров чистейшего башкирского спирта. Рубль пойдет, как было сказано выше, на закуску. Временный кризис, видите ли... Жду перевода из Уфы, а почта закрыта по причине великого праздника.
Слово "великий" он произнес безо всякой иронии.
– Днем не пью, - соврал я.
– Уже вечер, - многозначительно заметил гость.
– Впрочем, как знаете. Но мое предложение остается в силе. Шестой номер. Я после обеда заехал.
Только тут до меня начало доходить, что он тоже писатель.
– Так я жду вас, - сказал Ренат, и, пошатываясь, двинулся к выходу.
– Кто это был?
– спросила жена.
– Один писатель, - ответил я.
Степанида пришла с получасовым опозданием.
– Обходила Кондакова, - пояснила она.
– Они с Провским на лавочке сидят, прямо напротив вашего корпуса.
– Полчаса обходила? Через Ригу, что ли?
Оказалось, Степанида сначала пряталась за большой сосной, надеясь, что Кондаков и Провский посидят-посидят и уйдут. Потом, отчаявшись, стала совершать перебежки от сосны к сосне. За этим увлекательным занятием ее застукал мастер производственного жанра Грум-младший, совершавший предполдничный моцион.
– Иронизировал надо мной, негодяй, - возмущенно рассказывала Степанида.
– К нему-то посреди ночи не ломились.
Ей пришлось совершать марш-бросок через дюны, пока по зыбучим пескам она не выбралась в тыл нашего корпуса. Черный ход, однако, оказался заколоченным, и в результате вся передислокационная операция Степаниды пошла коту под хвост. Деваться было некуда, и она гордо двинулась через главный вход на глазах у бесстыдника Кондакова и примкнувшего к нему Провского.
Электронные часы на руке Степаниды пропищали шесть раз, когда мы, наконец, сели к письменному столу. Тут выяснилось, что моя соавторша не принесла с собой проект.