Тема с вариациями
Шрифт:
В т о р о й ж у р н а л и с т. Чем вы объясните, что этот обмен тянется уже несколько месяцев и все еще нет результатов?
М а к с и м о в. Англичане третий раз прерывают переговоры. Не по нашей вине.
Т р е т и й ж у р н а л и с т. А они утверждают, будто вы меняете по ходу переговоров свои требования.
М а к с и м о в. Тут у меня, к сожалению, есть основания с ними не согласиться.
П е р в ы й ж у р н а л и с т. А когда О’Крэди вернется?
М а к с и м о в. После того как посоветуется с врачом, очевидно.
В т о р о й ж у р н а л и с т. И, вы думаете, он вернется?
М а к с и м о в. Во всяком случае, мы сделаем для
Т р е т и й ж у р н а л и с т. Кстати, а какого вы вообще мнения об О’Крэди?
М а к с и м о в. Самого высокого.
Утро. Дождь. Киоскер открывает киоск и выкладывает газеты. Под зонтом из отеля «Лебедь» выскакивает Ляля. Подбегает к киоскеру. Здоровается с киоскером — тот почтительно кланяется в ответ и предупредительно подает ей несколько газет. На первой полосе — фотография Максимова в окружении журналистов и заголовок: «Новые успехи Красной Армии. После разгрома Юденича разгром Колчака».
Гостиная. Максимов просматривает советские газеты. Мелькают названия: «Правда», «Известия». Вера штопает чулок. Ляля шифрует очередное донесение.
М а к с и м о в (читает заголовки). «Все на борьбу с сыпняком!», «Все на борьбу с разрухой транспорта!»… Так, а что тут? (Читает.) «Председатель фабрично-заводского комитета фабрики Хлудовых Иван Иванович Селиванов, будучи в нетрезвом виде, совершил кражу ремня на фабрике. Ввиду этого Егорьевская организация РКП постановила исключить Селиванова из своей среды и передать его дело революционному трибуналу. Таким в партии не место». Что же, все правильно. (Переворачивает газетный лист.) А любопытно, что делается в театрах? (Читает.) «Большой — «Лебединое озеро», Малый — «Стакан воды», Показательный — «Памела», Художественный — «Царь Федор», Камерный — «Покрывало Пьеретты», Корш — «Джентльмен», Никитский — «Гейша»…» (Усмехнувшись.) Ну и ну!
Л я л я. Интересно, с чем приедет О’Крэди из Лондона?
М а к с и м о в. Думаю, будет покладистей.
Л я л я. А кстати, почему вообще эти переговоры происходят не в Лондоне? Не надо было бы ему никуда ездить.
М а к с и м о в. Меня не пустят в Лондон. (Отвечая на вопросительные взгляды Веры и Ляли.) Я там сидел.
Л я л я. Где сидели?
М а к с и м о в. Ну, где обычно сидят? В тюрьме.
Л я л я. За что?
М а к с и м о в. За дело.
Улыбнувшись, он продолжает:
— Шучу, шучу… Я был политэмигрантом в Лондоне. И сразу же после Октябрьской революции собирался вернуться в Россию. И вдруг получаю по телеграфу назначение — дипломатическим представителем Советского правительства при правительстве Великобритании. Что делать? Вешаю на дверях своей квартиры табличку с надписью: «Русское народное посольство». Сам придумываю себе звание — «русский народный посол» и уведомляю об этом тогдашнего английского мининдела Бальфура. Все прекрасно. Но тут в Москве сажают английского деятеля Брюса Локкарта. Тут уже без шуток, точно — за дело. Заговор Локкарта. Англичане — тотчас же в кутузку меня. В порядке взаимности, так сказать. И просят, чтобы я послал в Москву шифровку с просьбой обменять меня на Локкарта. Я им отвечаю: «Одно из двух, господа. Либо я — представитель Советского правительства, тогда я должен быть на свободе. Либо я арестант, тогда
Ясный солнечный день. Улица Лондона. О’Крэди деловым шагом идет примерно тем же маршрутом, что мы уже видели.
На этот раз Лондон без тумана. Погода прояснилась. Дела тоже. Помните, мы говорили о карикатуре на открытке, которую сам Черчилль и подписывает? Что же, проигрывать тоже надо уметь. Пойти навстречу — это вообще выход из положения, когда хлопать дверью бессмысленно. Чего добьешься, хлопнув дверью? Хорошо хлопать дверью, когда это производит впечатление или если есть запасная дверь. Вот Керзон не понимал этого. А Ллойд Джордж учел упомянутый опыт Черчилля с открыткой и, в конце концов, решил пойти навстречу условиям Советского правительства. Так что теперь в портфеле О’Крэди не только открытка, подписанная Черчиллем, но и расширенные полномочия от премьер-министра.
Мастерская кустаря. Максимов и итальянский коммерсант стоя наблюдают, как кустарь необычайно быстро на их глазах вырезает сабо из деревянной заготовки — бруска — специальным кривым ножом, похожим на косу, шарнирно закрепленную одним концом.
М а к с и м о в. Двадцать лир за пару сапог.
И т а л ь я н е ц. Шестьдесят лир, и это мое последнее слово.
М а к с и м о в. Тридцать лир, и мы берем всю партию.
И т а л ь я н е ц. Пятьдесят лир, или мы расстанемся.
М а к с и м о в. Ни по-вашему, ни по-нашему. Сорок лир. По рукам?
Они с размаху бьют по ладоням. Кустарь подает Максимову готовое сабо. Максимов с улыбкой передает ею итальянцу.
М а к с и м о в. На память о сделке.
Гостиная. Максимов диктует Вере:
— «К сожалению, англичане вернули пакет с нашими торговыми предложениями нераспечатанным. Меморандум с мирными предложениями тоже остается пока без ответа. Но валюту на золото согласились поменять, и вопрос об обмене пленными наконец сдвинулся с мертвой точки. Обмен 35 англичан на 10 тысяч русских, судя по всему, состоится.
Ваше поручение с резолюцией «Архиважно» выполнено. Из Италии предлагают 100 тысяч пар военных ботинок по 40 лир. Оттуда же предлагают фланелевых рубах по 19 лир, штанов по 14 лир и шинелей по 65 лир. Далее можно иметь из Франции сравнительно невысокой цены до 400 грузовиков, бывших в употреблении, но в хорошем состоянии. Точка. Максимов».
Апартаменты англичан. Роскошная, белая с золотыми орнаментами, двустворчатая дверь распахивается, и мы видим в глубине стол, весь уставленный блюдами. Кое-где группы людей закусывают стоя. Судя по разоренному столу, прием идет к концу.
Звучит музыка, и слышится разноязычный говор. Боб с подсвечником в руках, чуть пошатываясь, входит в темный зал и, шаря по стене, включает свет. Это уютная гостиная.
Максимов и О’Крэди во фраках входят в гостиную, причем О’Крэди поддерживает Максимова под локоть. Боб, пошатываясь, пятясь, пытается покинуть помещение.
О’К р э д и (он чуть навеселе). Ну, задержитесь немного. Прошу вас.
М а к с и м о в. А как ваша печень? Не беспокоит?
О’К р э д и. Только не вас. Присядем. На этих приемах такая толкучка… Все время хотел с вами поговорить, но… Поболтаем?