Темное пламя. Дети Проклятия

Зима Ольга

— Но это же перья!

Мой волк запускает пальцы глубже, натыкается на острое ухо, которое слегка дергается, а Бранн довольно фыркает уже сквозь сон:

— Коне-эчно, это очень похоже на пе-эрья-а…

Бранн даже ответить толком не может. Зато можно поговорить со мной!

А ты же сражался со спутниками Отражения! Нет, на дороге из Золотого города ты пинал не глядя. И на звук метнул кинжал. Сражался и победил, с закрытыми глазами! Да, я знаю, теперь закрывать нечего. Но представь, что они закрыты.

Подними меч, оружие тебе

всегда помогало. Теперь нюхай. Слабая горечь, как цвет полыни, размятый в ладони — это Бранн. Дым от костра, да. Запах еды и воды, болота и ночи. Запахи осязаемы, как и звуки. Что ты видел раньше? Тени? А теперь? Посмотри моими глазами, представь… Ничего?

Вовсе я не расстроился! Но спасибо, что прижимаешь меня к груди.

Это была лишь первая попытка. У тебя всегда есть я. И Бранн. Да, так, на спине Бранна, можно прилечь, забыв про этикет. Тут все швы его неблагой куртки. И сам Бранн точно теперь никуда не денется. Вместе со своей курткой.

Мир можно соткать из всего, мой теплый и пушистый Дей. Из тишины и дыхания, из веры и памяти. Из дружбы и любви. И — из надежды.

Спи, мой волк.

Глава 23. Благие земли

Мой волк, ты опять просыпаешься рано, слишком рано, хотя ненамного раньше нашей Вороны. Я не вижу особых поводов для радости, но просто счастлив видеть твою улыбку! Цвет папоротника греет руки и грудь. И меня! Его теплые волны будто наполняют нас силой — чем ближе мы подходим к благим землям, тем живее кажется добытый такой страшной ценой цветок.

Ворона ворочается, неожиданно кряхтит, усаживаясь:

— С тех пор как я ночевал на болоте последний раз, оно стало гораздо немилосерднее. По мне будто промаршировал Семиглавый… — тон Бранна становится подозрительным. Пусть и остается занудным в целом. — А что это за след у тебя на щек…

— Это веточка!

— Веточка, значит, — хмыкает. — Ну, пусть веточка, — поднимается, опираясь на твое плечо. — Возможно, сегодня мы будем уже на благих землях.

Однако благие земли благими землями, а пока перед нами болото. Раскинулось, не такое коварное, как раньше, но несомненно: опасное, дышащее, топкое.

Бранн ведет тебя, мой волк, по-прежнему беспрепятственно. Кажется, звание Хранителя осталось за ним и после всех приключений с Трясиной, и после развенчания его из принцев. Возможно, это пожизненное звание, мой Дей?

Впрочем, пожизненное или нет, а через пару лиг, когда воздух становится отчетливо болотным и раздражает твой чувствительный нос, наш неблагой начинает дышать шумно.

— Бранн? — беспокойство в твоем голосе заставляет неблагого остановиться, плечи под твоей рукой приподнимаются и опускаются.

— Гх-ха, Дей? — заговаривает Ворона, а дыхание уже с хрипами.

— Это болото? Опять? Но почему?

Ты опираешься локтем на плечо неблагого, платок оказывается в твоей левой руке словно сам собой, а фляжка таким же странным образом в правой.

— Пх-хоследний привет от,

гх-ха, Трясины, — вертит головой Бранн и переводит дух. — Дей, а что ты, гх-ха, делаешь?

— Совершенно ничего, — твое бормотание сопровождает поливание платка из фляжки.

Вода чистая, ключевая. Пробку удобно выдергивать и держать зубами. Теперь влажный платок приятно холодит ладонь. Пробка возвращается в горлышко фляги, фляга на пояс, а свободная рука удобно устраивается на загривке Вороны. Ты поворачиваешься к нему лицом и говоришь очень назидательно:

— Продолжай задыхаться в свое удовольствие!

Не успевает Бранн ответить, как влажный платок шлепается ему на лицо. Ладонью можно ощутить, как длинные губы медленно растягиваются в улыбку.

— Но не надейся, что я тебе! Позволю! — твоим голосом, мой волк, можно забивать гвозди и опрокидывать в обморок особо слабонервных. — Задохнуться! Да если ты будешь принимать все приветы ото всех заинтересованных в тебе девушек, мы рискуем сложить головы далеко от Благого двора!

— Спа-гх-сибо, Дей.

Прослеживать мимику осязанием очень неожиданно, в голове рисуются картины из белых вспышек в черном мраке. Платок изрядно мешает, но лицо Бранна впервые за без малого неделю видится ясно.

Это приятно, да, мой волк, я чувствую, ты соскучился по знакомым очертаниям. Пусть и ужасно неблагим.

Отдышавшийся Бранн не спешит выскальзывать из-под твоих рук, платок все так же покоится на его лице, а ты можешь ощупать его как следует и под вполне благовидным предлогом, мой Дей!

Вроде бы все на месте, хотя глаза кажутся больше, чем были. Наверное, это чудеса твоего восприятия, смотреть и щупать не одно и то же… Но тебя беспокоит не эта возможность. Может быть, ты прав, мой Дей. Вполне вероятно, веки опухли и слезятся.

Бранн вздыхает глубоко, но уже без страшных хрипов, твоя рука соскальзывает по его шее, под воротник. Там такой же пух, как на ушках. Наш неблагой быстро вжимает голову в плечи и странно ежится. Дыхание у него прерывается иначе, вместо слов выговаривает какие-то невнятные звуки:

— Х-х, Де! Уб! Ери-и-и… Ру! Ку! — Бранн прижимает твою ладонь всем затылком, задирая подбородок, а выражение лица под твоей рукой одновременно напряженное и смеющееся.

Очередной неблагой выверт.

— Что? — твой голос выражает сплошное недоумение и рука на шее сама собой сходится чуть плотнее.

— Щ-щ! Е! Кот! Но!

Бранна слегка сгибает, моего волка посещает озарение, он убирает руку. Ему становится немного смешно и немного стыдно. Неблагой выговаривает уже понятно.

— Я боюсь щекотки, Дей, лучше не надо!

И да, ты не зря уверен, что в его глазах пляшут феи. Я не вижу их, закрытых тряпкой, но слышу ясно.

Мой Дей с некоторым сожалением и одновременно удовлетворением убирает платок. Бранну стало лучше, а влажную тряпку можно заткнуть за пояс, чтобы высохла, но короткая возможность потрогать лицо неблагого растворяется…