Темные числа

Зенкель Маттиас

– Пойдемте, – вздохнул он и пропустил ее в кабину лифта. Неуклюже ткнув ключиком в панель управления, он запустил механизм, и кабина двинулась вниз, на цокольный этаж, для которого на панели не было кнопки.

В коридоре подвала стояли ящики с кое-как вымытыми, кисло пахнувшими бутылками из-под молока. Еще были тележки, наполненные чистящими средствами, румынским красным вином и пакетами риса. Два помощника повара стояли с таким ошарашенным видом, словно их застигли за чем-то неприличным. Мирейя и Радионцев прошли через вращающуюся дверь, и через пятьдесят метров коридор закончился большой проходной комнатой с кафельными стенами. Впереди Мирейя увидела два грузовых лифта, слева – шесть металлических

дверей, ведущих в холодильные камеры, а справа – шесть двойных дверей, за которыми, если верить надписям, находились складские помещения I, II, III, IV и V. За распахнутой настежь шестой дверью открывался вид на уютно расположившуюся компанию: здесь собрались тренеры на так называемое совещание. Клайнверт, погрузившись в кресло, разглагольствовал на русском без акцента: «…При этом результаты расчетов и классовый подход должны рассматриваться как единое целое» и все в таком духе. Чон, его соперник из Северной Кореи, одобрительно кивал; в этой специальной сфере переводчик им не требовался. Всякий раз, когда Клайнверт называл что-то «объективным», чехословацкий тренер вздергивал брови, от чего создавалось впечатление, что у Соботы дискинезия или невралгия. Остальные семь тренеров сидели тут же полукругом у журнального столика, на котором стояли три монитора. Электропровода и кабели для передачи данных уходили вверх, соединяясь в жгут, который исчезал на потолке в кабельном канале. Торшеры в задней части бывшего склада освещали стол с обильными закусками и школьную доску.

Когда Радионцев постучал о косяк двери, Клайнверт умолк и глазки его потонули в толстых складках кожи. Тренер советской сборной обернулся и оценивающе посмотрел на Мирейю. Разноцветные глаза Птушкова – отталкивающие и страстные одновременно – озадачили ее: она никак не могла понять, о чем он думает. Когда Птушков повернулся к Радионцеву, взгляд его сразу посуровел:

– Да?

Сотрудник оргкомитета Спартакиады откашлялся и покаянно доложил:

– У представителя кубинской сборной срочное сообщение для председателя Совакова.

– Он там, за компьютером с Хьюго, – ответил Птушков.

Мирейя заметила за дверью вешалку с зимними пальто и меховыми шапками. Рядом стояли шесть алюминиевых чемоданчиков. Ближайший был заперт навесным замком и стянут двумя ремнями. На нем красовался нарисованный от руки герб Народной Республики Болгария.

– Я поставлю его в известность, если это не противоречит правилам, – сказал Радионцев.

Клайнверт, сопя, выбрался из кресла и молча направился к столу. Остальные тренеры с помощью жестов и мимики, имевших как национальный, так и личностный характер, тоже выразили равнодушие.

– Ну, тогда… – прохрипел Радионцев. Вооружившись ушанкой и пальто, он исчез в одной из холодильных камер.

– Разрешите пока предложить вам что-нибудь, – обратился Птушков к Мирейе, широким жестом указав на стол с деликатесами. – Ну что ж, коллеги… От имени председателя Совакова приглашаю подкрепиться. Угощайтесь. Как известно, остатки сладки.

Клайнверт уязвленно выпятил губы, поставил наполненную до краев тарелку на подлокотник, а потом уже опустился в кресло.

– Хорошо поработал, хорошо поел, – протрубил Козловски, а Сёллёши поддержал:

– Мозг подзаправил, душу смазал!

Тренеры, что называется, принялись демонстрировать характеры и предпочтения: одни набросились на искусственную икру, калитки и крымское шампанское, другие налегали на котлеты по-киевски, капустный салат и сыры с квасом или пивом, а третьи позволили себе всего понемножку. Только тренер Болгарии ограничился пепси-колой. Взглянув на доску, Мирейя поняла его сдержанность – сегодня Методиеву еще предстояло выступать в тренерском соревновании:

< image l:href="#"/>

Фамилию

Эдуардо зачеркнули пальцем, другим тренером не заменили: еще был шанс успеть к четвергу.

Методиев уставился на мониторы, покачивая ногой в такт одинокому, призывно помигивающему курсору. На экранах центрального и правого мониторов пока даже не появилась командная строка, они мерцали голубовато-серым цветом. Председатель оргкомитета Спартакиады в запотевших очках вошел в комнату и сообщил:

– Замок примерз, что тут поделаешь. Но Хьюго уже вставил первую пленку. Теперь скоро. Я оставил там своего помощника. Прошу извинить меня и Мирейю Фуэнтес, – сказал Соваков и протянул руку, словно освобождая проход в толпе или указывая место сбора. Мирейя поставила бокал с шампанским на стол и последовала за Соваковым, который закрыл за ними дверь и предложил взять его под руку.

Мирейя все рассказала. Она не замечала тележки с редькой, свеклой, редисом и ревенем и ожидавших лифта уборщиц, посматривавших так, словно они заранее готовы отразить все обвинения. Вынув тетрадку, она изложила Совакову просьбу кубинского тренера.

Вернувшись в складское помещение № 6, Соваков уведомил команду тренеров, что Эдуардо Пиньера, к сожалению, вынужден неопределенное время оставаться на карантине и обращается с просьбой позволить Мирейе Фуэнтес участвовать вместо него.

Соваков и Птушков тихо совещались. Методиев, Мютеску и Баатарн снова отвернулись к мониторам. Клайнверт перегнулся через подлокотник к тренеру Северной Кореи и зашептал что-то, прикрывая рот рукой. Чон сдержанным жестом дал понять, что не понимает, чего хочет немец. Тогда тот перевалился через другой подлокотник в сторону вьетнамского тренера. Чан задумался, взглянул на доску и только потом кивнул. Мирейя глотнула еще шампанского. Она пожалела, что тренер Анголы возится в холодильной камере, ведь на первой Спартакиаде Хьюго Маватику не раз заверял, что независимая Ангола будет вечно благодарна отважным кубинцам. Он, несомненно, поддержал бы просьбу Эдуардо.

Тем временем Сёллёши отставил стакан с пивом и погладил черную как смоль бороду:

– Учитывая, что это соревнование в первую очередь служит проверке и развитию наших возможностей, в интересах всех участников было бы посмотреть, какие решения нашел Эдуардо и на что способна его программа.

Чан возразил, что для участия в любом соревновании необходимо личное присутствие. Однако спортивный дух позволяет тренерам меняться местами. Если кто-то из коллег готов уступить свою позицию в расписании, то у кубинского тренера есть еще три дня до субботнего вечера на выздоровление. Тогда он сможет участвовать лично.

– Да уж, пресловутый спортивный дух, – усмехнулся Соваков. – Перенести выступление кубинского тренера придется в любом случае, Мирейе Фуэнтес необходимо разыскать пленки с программой. Пока неизвестно, куда их отправили после прибытия команды в аэропорт.

– Это открывает путь для махинаций, – заспорил Клайнверт. – Не поймите меня неправильно, но чисто теоретически у кубинского тренера будет возможность тайком продолжить работу над программой.

– Вы сами можете убедиться, что в карантинном отделении нет возможности работать, – бросила Мирейя. – Кстати, наша юношеская сборная очень обрадуется, если их кто-нибудь навестит!

– Наконец-то, – воскликнул Методиев и указал на экран левого монитора, где появилось несколько командных строк. – Последняя пленка. Копирование данных вот-вот закончится.

Козловски предложил немедленно проголосовать, и все взоры обратились к председателю. Соваков буркнул:

– Нет, нет, решать только вам.

Польский тренер сразу поднял руку, ставя на голосование вопрос: «Кто за то, чтобы пан Пиньера (или, в крайнем случае, его помощница) выступил на соревнованиях в субботу?».