Темные числа
Шрифт:
Фонари в саду указывали дорогу к даче, которую и без того трудно было не заметить. Празднество было в самом разгаре. Между фруктовыми деревьями мелькнули подростки, вихрем взметнув с земли цветочные лепестки. С балкона под звон бокалов доносились жалобы на вульгарность музыкальных коллективов, исполняющих музыку в восточном стиле, которая неминуемо вызывает нездоровые эмоции и признаки разложения: «Это же акустический вирус. Он перепрограммирует потоки мозга, да, Григол Николаевич, не смейтесь! Иначе нельзя понять, почему даже доярки в нашем совхозе тратят сбережения на эти записи и не интересуются исконной народной музыкой».
Мирейя
– …Да никогда! У «Наранхас» ни малейших шансов. «Вегерос», само собой, или «Альфарерос», они играют все лучше и лучше.
За столиком разглагольствовала веснушчатая худышка:
– На конференции в Варшаве один индийский математик сказал, что остаток любых вычислений представляет собой тысячеголовую змею. Но возможно, я неправильно его поняла, индийский английский такой монотонный.
Старинный купеческий самовар распространял сладковато-терпкий запах раскаленного древесного угля и ароматических веществ. Мирейя налила себе стакан чая и отправилась на поиски атташе Эспозито. С веранды в дом вели две двустворчатые двери. Открыв левую, Мирейя попала в кабинет, чья музейная атмосфера, должно быть, отпугивала прочих гостей: на письменном столе рядом с мраморными бюстами Хосе Марти, Маркса и Ленина стояли черный и белый телефоны, и под лампой, свисавшей на пружинке, лежали стопки бумаг и тщательно рассортированные карандаши. На стене множество фотографий: портреты всем известных революционеров и высокопоставленных функционеров КПК, которых мать Мирейи так часто изображала в героических позах. Здесь они были совершенно расслабленными, пожимали руку какому-то смеющемуся метису, обнимали его за плечи, по-братски целовали: это был не Сото, чье лицо она хорошо знала по наброскам в блокноте матери и из газет, нет, это, должно быть, кто-то из многочисленных предшественников.
Покрытая лаком картина маслом на противоположной стене блестела в падавшем сбоку свете. Мирейя подошла ближе и удивилась: легендарный град Китеж плыл на огромном судне по озеру, в водной глади отражались роскошные ворота, башни, дворцы и золотые купола соборов. Казалось, будто плывущий город, погрузившись под воду, исчез, подобно Атлантиде, Вавилону, Куско, Ираму. Тиотиуакану и всем могущественным империям и их столицам, которые когда-то возвышались над морями, пустынями и облаками. Возможно ли, что их жители предчувствовали упадок и под конец молили о спасении ценой гибели? Тома Большой советской энциклопедии с синими обложками и Энциклопедии Эспаса с золотыми тиснеными буквами занимали почти весь книжный шкаф. На незанятой книгами средней полке выстроились хьюмидоры.
– Наши изделия высочайшей пробы, – прошептал кто-то на изысканном, но не поддающемся классификации испанском, – Montecristo Numero Tres, Davidoff Cinco Millar, Rey del Mundo: все, что могут пожелать наши советские друзья.
Опрятная старушка – вне всякого сомнения, секретарша посольства Зайас – обвела рукой комнату:
– Все остальное здесь – так, как было прежде. Послу Сото еще не представилась возможность обустроиться. Он целиком посвящает себя служебным обязанностям.
Интерес Мирейи к работе и увлечениям посла ограничивался желанием узнать, почему багаж участников Спартакиады был отправлен обратно на Кубу.
– Но, дорогая,
Мирейя в нескольких словах объяснила, как ей пришла в голову столь странная мысль. В ответ Зайас поджала губы и сказала:
– Этот служащий, очевидно, перегружен работой. Во всяком случае, он сам не знал, о чем говорил. Я еще вчера организовала отправку багажа нашей сборной в больницу. Бедные дети – ни зубных щеток, ни смены белья, куда это годится.
Мирейе уже порядком надоела эта путаница, но все же она возликовала: если это правда, то еще не все потеряно. Но почему тогда атташе Эспозито утром передал ей доверенность для таможни аэропорта, если чемоданы уже давно были на пути в Ховринскую больницу?
– Дорогая, я еще вчера по телефону вам объяснила, что у нас в посольстве не служит человек с таким именем!
– Ничего не понимаю. Именно он пригласил меня на этот вечер. Такой крепкий мужчина, чуть за тридцать. Он выглядит как брат-близнец шофера, который привез меня сюда.
– Деточка, сюда вас пригласила я. Не могли же мы допустить, чтобы вы тосковали в одиночестве, сидя в «Космосе». И у Леонардо точно нет брата, уж поверьте мне, я бы знала, что у меня есть второй племянник. Я и одним наказана сверх меры, так мне временами кажется. К чему приведет, если, выполняя простейшие поручения, он будет устраивать такую неразбериху? В итоге все это аукнется и мне, и посольству, – жаловалась она, проглатывая иногда звуки «р» и «с». – Придется его отчитать. Может, уборка сахарного тростника его образумит.
Тон и направление разговора Мирейе не понравились. Но тут скрипнула половица, и к секретарше вернулись изысканные манеры.
– О, Даниил Александрович. Сеньорита Фуэнтес, разрешите вас познакомить. Или вы уже встречались с сыном Оврагина?
Нет, с веснушчатым китаеведом Мирейя прежде не встречалась, но спустя пару мгновений она объясняла ему, почему предпочитает Ленинград его Москве.
– В первую очередь, недалеко море. Понимаете, в начале лета запах ракушек, водорослей, морской и речной воды почти каждую ночь уносит меня в Гавану. И когда я утром просыпаюсь на берегах Невы, мне кажется, что сон продолжается. А уж эти чудные белые ночи…
И вдруг, словно кто-то подслушал, как она делилась грезами, и тоже поддался им, зазвучал бережно сохраненный голос Марии Тересы Веры, маня Мирейю в холл. Потрескивание пластинки растрогало ее еще сильнее, и когда Техедор и Луис запели о догоревшей любви, она уступила уговорам выпить стаканчик рома – под музыку в стиле сон чай не пьют.
– Обязательно попробуйте, – приветствовал их у бара прибалт с волосами, похожими на увядшие луковые перья. – Может, вы, молодые и красивые, придумаете название для моей смеси. Сто граммов пепси из Новороссийска в основе и немного смородинового ликера для аромата, больше ничего не скажу. Прошу!
– Фу! Вы забыли добавить пепси и ликер. Это подкрашенные черным помои.
– Сладкие, черные помои, – прибалт словно пробовал звучание на вкус, произносил гласные с видимым наслаждением. – Помойная мечта…
Минералка, которую он налил Мирейе, тоже оказалась отвратительной, захотелось прополоскать рот чаем. К тому же его киргизский друг заметил ее реакцию:
– Когда Рокас за стойкой, пейте только воду из-под крана. Его чемоданчик сегодня опять полон. Атропин, анальгин, папаверин – полный набор. Интересно, где он это берет. У нас все дочиста смели.