Темные числа
Шрифт:
• пальто перепачкано кровью и сажей, а записная книжка с лазурной обложкой торчит из левого кармана;
• инвентарь Толстого и все фотокопии – в руках воров;
• удостоверение Афони, которое Дюпон прятал за козырьком меховой шапки, не только украдено, но и даст возможность за счет переклеенной фотографии де-факто объявить его в розыск;
• в голове страшный грохот;
• безжалостно ревет визгливая сирена;
• пламя от горящего киоска уже освещает подъезд.
Толстячок плотнее прижал Дюпона к стене, превратно истолковав
– Тише, расслабься. Раз тебе так невтерпеж, первый глоток твой, даю слово.
На углу улицы уже не только трещал огонь: снег на деревьях таял, с веток капала вода, на тротуар с грохотом рухнула сосулька. Здоровяк вышел из подъезда, неся под мышкой картонку из-под обуви, и покачал головой:
– При всем желании не могу назвать наш климат пригодным для жизни.
– После оттепели всегда бывает грязь, а из грязи выползают новые вредители, – заметил толстячок, а здоровяк с укором бросил:
– Ни слова о политике, мы же договорились!
Дюпон, кашляя, пытался предупредить, что вместе с пожарными приедет и милиция, но эти двое не поняли:
– Ты прав, братишка, пойдем, мы тоже не любим пить стоя.
Кем был четвертый, который все время шел рядом? Как Дюпон ни пересчитывал, шагал только он, толстячок и здоровяк. Но на тротуар то и дело падала четвертая тень. Стоило им остановиться – тень исчезала.
– А я вас спршиваю: как можно прйти Садовое кльцо, когда пследняя бутылка не дпита?
Здоровяк после каждого глотка все чаще пропускал гласные, или у Дюпона что-то не так со слухом? Они уже допили вторую бутылку, и логика высказывания показалась ему безупречной. Профессиональная осторожность его не спасла: бормотуха из бутылки без этикетки даже в крохотных дозах мгновенно воздействовала на измотанные нервы, и организм требовал новой порции успокоительного. Толстячок извлек из глубин пальто нагретые яблоки. Здоровяк немедленно затянул из классики: «Эх, яблочко, сбоку зелено, Колчаку за Урал ходить не велено…»
Дюпон прокашлялся от копоти, но не мог выговорить ни слова по-русски. Он только ронял подбородок на грудь и молчал, мысленно видя себя с высоты птичьего полета: молчание в пустоту известно всякому, кто всецело познал состояние сложного и тяжелого опьянения. Лишь когда толстячок, сидя на корточках, начал готовить к распитию третью бутылку, Дюпон заметил, что тот разбавляет самогон каплями из пузырька.
– Незамерзайка, – пробормотал здоровяк.
Эта мера показалась Дюпону совершенно оправданной: в конце концов, снова пошел снег. Спустя три глотка ему вспомнились слова атташе по вопросам экономики, что граждане СССР привиты противоядиями. Пытаясь выплюнуть жидкость, он подавился, запутался в собственных ногах и налетел на дорожный знак. Последнее, что услышал Дюпон, было: «Всю псню испртил».
Как сквозь сон Дюпон увидел себя под пальмой. Согнув ноги и зажав ладони между коленями, он лежал на мраморном полу в укромном уголке между цветочной кадкой и трубой отопления, которая шла вдоль стены большого зала ожидания. Только сумасшедший или святой мог устроить его в таком первоклассном местечке, заботливо подсунуть под голову записную книжку с лазурной обложкой и положить кошелек обратно во внутренний карман. Вдобавок Дюпон увидел, что на его промокшие ботинки ниспадают
– Осторожно, мы попались, – услышал он женский голос.
Дюпон неохотно сел и увидел молодую бродяжку с разноцветными волосами. Она предостерегающе двинула его по подошвам ботинок и умчалась.
– Ну что, папаша, в конгрессе аптекарей участвовал?
– Смахивает на клиента обезьянника. Забирай, Трофимыч.
Перспектива оказаться в вытрезвителе, что неизбежно повлекло бы за собой выяснение личности, придала Дюпону сил.
– Не надо, я жду поезд, – заверил он, уставившись в начищенные ботинки.
Он поднялся, держась за кадку, и застонал: в голове словно трещал скворец и никак не хотел униматься.
– И куда ты собрался в такую рань? – поинтересовался милиционер. – Стой, не отвечай: ждешь утренний, значит, в Ростов-на-Дону? Нет, нет, человек, который в такую погоду путешествует без шапки, наверняка родом из Сибири, правда? По глазам вижу, ты держишь путь далеко на восток, к великому Иртышу, – заявил Трофимыч и запел:
Там, где в волнах твоих отражается золото, На древнем берегу…– …цветет наш Омск с его садами… – более-менее в такт прохрипел Дюпон, надеясь, что милиционеры удовлетворятся местом назначения. Если бы он настаивал на электричке, по правилам игры пришлось бы показать паспорт. Милиционер проявил себя как образцовый работник, который самоотверженно посвящает себя рутинным делам:
– Покажи билет!
– Еще не купил, товарищ начальник.
Трофимыч хитро усмехнулся, словно Дюпон подсказал ему мысль:
– Чего тогда сидишь? Давай, давай! Ты же не хочешь опоздать на поезд, а?
Он прочно ухватил Дюпона за плечо и потащил через зал ожидания более-менее по прямой. Был тот критический час, когда все наземные и подземные существа торопились на работу. Можно было бы ринуться напролом сквозь толпу пассажиров и сбежать, если бы организму Дюпона не приходилось бороться с этанолом и диоксинами, если бы не нейромоторные расстройства после удара в висок, если бы… Милиционер провел Дюпона в самое начало очереди и простучал на окошке что-то азбукой Морзе.
– Ольга Эдуардовна, пожалуйста, помогите этому славному жителю Омска. Он торопится на поезд.