Темный полдень
Шрифт:
Андрей не стал дожидаться моего ответа — он резко шагнул ко мне и с силой сорвал сумку с камерой прямо с моей шеи. Я вцепилась в его руки, отчаянно пытаясь вернуть своё, но его сила была непреодолимой. Одним движением он оттолкнул меня, так что я оказалась на земле. Но, что странно, он не уронил меня. Он будто специально посадил на задницу, контролируя каждый момент.
Я сидела на земле, осознавая, как жалко выгляжу. Всё внутри меня кипело от злости и унижения, но страх был слишком силён. Я подняла взгляд на него, дрожащая от смеси обиды и бессилия.
Он быстро достал фотоаппарат
— Из какого ты издания? — холодно спросил он.
— Да не из какого, скотина! — на глаза навернулись злые слезы, — я здесь живу!
— Серьезно? — он насмешливо поднял бровь. — Такая девушка? Такая камера? Такой талант?
Я сжала зубы, пытаясь сохранить остатки самообладания, но его тон пробирал до глубины. Его презрение и недоверие били по мне сильнее, чем любое физическое действие.
— Я приехала две недели назад! Живу в доме на окраине села. И собираюсь завтра выйти на работу, идиот деревенский! Сдался ты мне больно! — я вскочила на ноги и снова налетела на него, пытаясь забрать то, что было для меня дороже всего здесь.
То, что случилось дальше заняло доли секунды. Всего какие-то доли секунды, которые мне показались вечностью.
Я схватила за ремешок чехла, вырывая камеру из рук, но он выскользнул из пальцев. Андрей попытался перехватить аппарат, но не успел. Как в замедленной съемке я увидела, что моя камера летит вниз, падает на сухую дорогу, отскакивает от булыжника, разбивая объектив и соскальзывает в дренажную канаву, полную грязи и воды.
Доли секунды. И больше камеры у меня не было.
Шок сковал меня. Я просто стояла, глядя на то, что осталось от моей камеры, как будто не могла поверить своим глазам. Это было не просто устройство — это была часть меня, моя работа, моё спасение. Теперь всё оказалось в грязи, уничтоженное в одно мгновение с тихим похоронным бульканьем.
— Блядь…. — прошептала я, падая на колени перед канавой.
— Вот… — тихо, но раздражённо выругался Андрей, явно не ожидая такого исхода.
Столько лет работы, столько вложенных сил и средств. Мое единственное спасение, отдушина, мое хобби, мое увлечение…. Я смотрела на грязную воду и не могла поверить в случившееся. На глаза навернулись злые слезы боли. Дрожащими руками попыталась залезть в холодную воду и вытащить то, что осталось.
— Стой, — Андрей перехватил мою руку и сам залез почти по плечо в грязь, доставая оттуда мою разбитую жизнь. Вытянув камеру, испачканную и с расколотым объективом, он протянул её мне, но его лицо оставалось бесстрастным, хоть в глазах и мелькнула тень сожаления.
Я смотрела на камеру в его руках, чувствуя, как что-то внутри меня окончательно ломается. Молча вытащила карту памяти и бросила в него.
— Подавись, сука!
Не дожидаясь реакции, встала. Собрала сумки с продуктами, которые валялись на земле, и повесила то, что осталось от камеры, на грудь. Пусть грязь стекала по синей футболке — мне было всё равно. Всё внутри онемело, и, не сказав больше ни слова, я молча пошла к дому, не оборачиваясь.
И даже не замечала, как по лицу катятся слезы, оставляя грязные следы на щеках.
12
Май.
Дома
Эту камеру я купила несколько лет назад, экономя на всём, отказывая себе в лишнем. Она была символом моего нового начала, моих успехов и движения вперёд. Иронично, что сейчас она разбита, как и моя чертова жизнь.
Эта деревня, словно клетка с невидимыми прутьями, сжимала меня всё сильнее. Она убивала всё, что мне было дорого, заставляла чувствовать себя беспомощной. Я искренне пыталась что-то изменить, начать заново, но каждый раз судьба снова и снова сталкивала меня с землёй, тыкая в грязь, словно давая понять, что ничего хорошего от жизни мне больше не ждать.
От злости потемнело в глазах. Мой взгляд случайно упал на блюдце с едой, как всегда стоящее под лавкой у печи. С яростным криком я подняла его и с размаху швырнула о печь.
— Суседко? Да? — закричала я в пустоту. — Да пошел ты в задницу, суседко! Ничего ты мне не сделаешь, как и вся ваша чертова деревня! Хрен тебе, а не еда!
Блюдце разлетелось на осколки, и от этого ощущения крушения внутри меня вспыхнул новый виток ярости. Я схватила останки камеры, свою самую большую потерю, и с размаху швырнула её на пол. Разбитая техника глухо ударилась об пол, но мне этого было недостаточно. Я подняла её снова и снова, била об пол, словно пытаясь сломать не только камеру, но и ту безысходность, что жгла меня изнутри.
— Вот тебе! — кричала я, чувствуя, как всё больше и больше погружаюсь в это бешенство.
Я выскочила из дома, едва дыша от накатившего бешенства, и рванула к бане. Натоплю её так, чтобы уши сворачивались, и вымоюсь, наконец, в горячей воде! До этого я не рисковала сильно топить баню, лишь слегка прогревала её, но сегодня это казалось единственным способом избавиться от всей грязи, боли и злости, что копились внутри.
Я бросала берёзовые поленья в топку одно за другим, рыча от злости, проклиная свою жизнь и всех вокруг. Каждое полено ударялось с глухим стуком, словно моя ярость превращалась в физическую силу. Ещё, ещё и ещё. Огонь в печи ревел, как отражение моей собственной ярости.
Через час баня раскалилась так, что воздух стал почти невыносимым. Жар был таким сильным, что тяжело было дышать. Вода в баке почти кипела, отчего густой пар заполнял всё помещение. Пот лился с меня градом, но это было не важно — я хотела стереть всё, смыть эту боль, ярость и грязь, которая казалась не просто физической.
Я стояла перед раскалённой печью, ощущая, как жар обжигал кожу, но внутри всё равно не было облегчения.
Сбросила с себя всю одежду, даже не задумываясь о том, как и в чём пойду обратно до дома, швырнула её на пол в предбаннике. Расплела косу, пройдясь по волосам пятернёй, позволяя им свободно разлететься по плечам, и легла на раскалённый полог, чувствуя, как жар пробирается в каждую клеточку моего тела, прогревая ноющие кости.