Тень Казановы
Шрифт:
— Не поможете ли вы мне найти мистера Пола Поспелова? — наконец спросил я.
— Это я, — просто ответил он и очень широко заулыбался.
Я растерялся от неожиданности и снова начал волноваться. Мистер Поспелов терпеливо ждал. Я взял себя в руки и представился:
— Меня зовут Василий Поспелов, — и уточнил по-русски: — Василий Павлович Поспелов. Я приехал из Владивостока.
Мужчина уставился на меня широко открытыми глазами и как-то заморозился. Потом он зачем-то оглянулся вокруг и уточнил сдавленным голосом, тоже по-русски:
— Вася?
— Да, папа.
Папа еще немного помялся, потом шагнул мне навстречу, и мы неловко обнялись. Отстранившись, он оглядел меня с ног до головы, хлопнул по плечу и вернулся на свое место:
— Василий, здесь неудобно. Спустись вниз, в «Пицца-Хат», у меня через пятнадцать минут закончится рабочий день, я подойду.
Папа вдруг стал выглядеть усталым. Я прямо собственным организмом почувствовал его усталость.
Конечно, я его подвел. Здесь в Америке не принято заявляться в офис со своими личными проблемами, работа — первое дело. И все равно внутри меня все звенело, пело, скакало и искрилось. Мы встретились!
Папа пришел через полчаса, сделал на стойке заказ и подсел к моему столику.
— Какой ты уже взрослый, — как будто удивился он. — Высокий. Выше меня!
Он вскрыл банку с пивом, широко улыбнулся мне и жадно влил в себя почти все:
— Жарко!
Мой отец! Крепкий, активный, аппетитно хрустит чипсами — мне нравилось смотреть на него, мне правилось все, что он делает. Раньше я часто думал: какой он? Какой у него голос? Какая улыбка? И вот он сидит передо мной. Как в кино! Папа тоже смотрел на меня, и, наверное, сердце его наполнялось радостью. Столько лет на чужбине, один! Сколько пережил небось, без поддержки, без родных! Я вот здесь всего третью неделю, в шикарных условиях живу, а домой уже тянет потихоньку. А он? Никому не нужный эмигрант. Представляю, сколько сил надо, чтобы не сломаться! Русские в эмиграции всегда страдают.
Мне очень нравилось, что, невзирая на трудности, отец не опустился: аккуратно пострижен, ногти ухоженные, пахнет одеколоном, ненавязчиво так, но запах приятный. Молодец, папа!
Интересно, а что он обо мне думает? Я нравлюсь ему, или он представлял меня другим? И я спросил напрямую:
— Ты таким видел своего сына?
— Видел? — растерялся он. — Где?
— Ну, когда думал обо мне, я тебе таким рисовался?
— Таким, — как-то очень быстро согласился он и спросил: — А ты чего пиво не пьешь? Я хорошее купил, по пять долларов за банку.
— Спасибо, папа. Но я не пью пиво.
— Почему? Болеешь? — Он очень насторожился, но я успокоил его:
— Да нет, все в порядке. Просто я на хирургию специализацию взял. А после пива почему-то руки дрожат.
Официантка принесла пиццу, улыбнулась мне.
— Ты симпатичный, девушкам нравишься, — обрадовался папа. — Мог бы запросто на американке жениться, гражданство получить. Так ты в медицинском учишься?
Я рассказал ему про себя. Он внимательно слушал, потом отметил:
— Да-а. Доктор — это хорошо. Особенно хирург. Здесь
— Такого давно уже нет, — огорчил я его. — Есть, конечно, несколько бесплатных мест, но туда немыслимый конкурс, на хорошую специальность очень трудно поступить, поэтому хоть у меня шанс и был, но мама сразу заплатила, а то потом, если бы не повезло, и на платное место не попал бы.
— Гмм. Правильно сделала. И сколько стоит?
— Да прилично! Пятьдесят шесть тысяч в год.
— Долларов?! — Папа замер с куском пиццы возле рта.
— Нет, конечно, откуда у нас такие деньги? Рублей.
Папа произвел в уме операцию деления:
— Это ж две тыщи баксами. Почти как здесь. Мама зарабатывает такие деньги? Кстати, как она там?
Я рассказал про нашу жизнь, пришлось признаться и про Сергея.
— Он тоже хорошо зарабатывает? — ревниво спросил папа, я кивнул и почувствовал себя виноватым.
Потом достал свой дежурный альбом с фотографиями, папа очень заинтересовался:
— Гмм. Мама хорошо выглядит, ухоженная такая. А это что, у вас свой дом?
— Да, — смутился я. — Сергей недавно купил. Недалеко от города вроде, а рядом — озеро, рыбу можно ловить. Вот и завели себе бунгало. Говорит, когда я им внуков нарожу, они их там с мамой нянчить будут… — Я осекся и прикусил язык. Как можно было сморозить такую бестактность?
— Ничего себе бунгало, — возмутился папа. — Все из кирпича! А веранда-то!
— Да там еще много чего! — Я обрадовался, что он не заметил моей оплошности, и перевернул лист в альбоме.
На следующей фотографии я был эффектно сфотографирован возле расписного виндсерфинга, который лежал на песке, а сзади пенилось волнами море. Бернадет очень понравилась эта фотография, и она сказала, что на ней я похож на их младшего сына.
— Это ты где? — удивился папа.
— Дома, — признался я. — В бухте Федорова.
— В России знают виндсерфинг? Или это кто-то для экзотики привез?
Я, конечно, тоже немного удивился, потому что виндсерфинг не казался мне таким уж экзотическим видом спорта.
— Да нет. У нас многие этим увлекаются, — и признался: — Но я здесь для красоты стою, это моего приятеля доска, у меня своей нет. Я как-то не очень в этом деле — падаю. Пробовал на Бали, мама там даже тренера оплачивала, но чувствую — не мое.
— Ты ездил на Бали? — удивился папа. — А еще где был?
— Да в общем-то особо нигде. В Англию учиться ездил. В Корею, еще в школе. А в основном по Китаю путешествую, очень люблю эту страну! Все объехал: в Харбине был, в Пекине, в Шанхае, в Гуаньчжоу. И все равно еще тянет. Ну, нам-то проще, мы с ними соседи. Кстати, мама говорила, что ты учил китайский язык. Я тоже прилично фраз выучил! Ни чи фань ла ма? — Я подмигнул в сторону остывающей пиццы. По-китайски это значило примерно: «Не откушать ли вам?» Но папа не ответил, а взгляд его стал настороженным: